Иногда Ладвиг давал редкие минуты роздыха и удалялся в кузницу, раздувал меха и принимался за любимую работу. В такие минуты Йохан, не в силах оторваться, следовал за ним и подсматривал, как огромные руки сжимают молот и обрушивают его на разогретую добела заготовку, формируя очередное смертоносное оружие, как Ладвиг окунает пылающую багровым огнем сталь в воду и как клубы пара окутывают его фигуру, делая похожим на демона в преисподней. Йохан прижимался горячим лбом к шершавой стене и закрывал глаза, ощущая себя раскаленным металлом, на который молотом обрушился кузнец Ладвиг, меняя, выковывая из него нового человека. Даже тоска по матери и по Юргену отошла на второй план. Йохан больше не знал, было ли желание стать великим воином его судьбой, его стремлением отомстить за отца или же желанием угодить Ладвигу. Ведь только его ободрительного взгляда, его улыбки он искал. На его удачу, они были невероятно близки. Целые дни проводили вдвоем, и Ладвиг опекал его как сына. В его поведении не было ровным счетом ничего, что могло смутить, но Йохану от этого было не легче. В последнее время он даже спать стал из рук вон плохо, вопреки усталости. В довершение всего в доме Ладвига имелась лишь одна, пусть и широкая, кровать, и часто по ночам Йохан просыпался придавленный тяжелой и горячей, как горн, рукой кузнеца, мирно спящего рядом. Лежал, не шевелился, но погладить эту сильную смуглую руку так и не решился, несмотря на глубокий сон кузнеца. Тайком любовался при тусклом свете углей в очаге и бледного лунного света, сочащегося сквозь окна на резкие, словно вырубленные из камня черты лица и длинные пряди волос, в беспорядке разметавшиеся по подушке.
Этим утром Ладвиг снова пропал на рассвете, как раз в то время, когда сон Йохана был тяжелым и глубоким, как лесное озеро, у которого тот позже нашел новых знакомых. Короткая записка на столе возвещала, что кузнецу опять нужно отлучиться. Йохан в ступоре пробежался по лесу, потренировался, доводя себя до изнеможения, искупался в ручье и по привычке приготовил еду, надеясь, что в этот раз Ладвиг не исчезнет надолго. Но тревога не отступала. Помимо его собственных непонятых и невысказанных чувств было что-то еще, что тревожило намного больше, чем простая разлука.
Йохан не мог не чувствовать: что-то происходит и все неуловимо меняется вокруг. Лес стал тише, настороженнее, затаился, как перед грозой, и выжидал. И ведь не зря. Пару раз, делая обход расставленных на зайцев силков, они с Ладвигом едва не напоролись на отряд констеблей, направляющихся на север, а в третий раз им повезло и того меньше и их окружили. Тогда пришла пора Йохана показать, на что он способен. И тут произошло странное. Чувства отключились, оставляя вместо себя холодную расчетливую технику и голую механику тела. Его меч не успел пропороть одного из констеблей насквозь, а он уже видел второго и третьего. Еще несколько секунд — и нос одного из них был сломан ударом локтя, а меч, не остывший от крови первой жертвы, вспорол брюхо следующего противника. Через минуту бедняга со сломанным носом и залитым кровью лицом был пригвожден к земле все тем же мечом и затих. Вокруг стояла тишина. Ладвиг спокойно вытирал травой свой меч и с одобрением посматривал на Йохана. Сам он уложил четверых. Трое оставшихся в живых сбежали, не дожидаясь, чем кончится схватка. Золотые галуны замелькали где-то вдалеке. Только тут Йохан почувствовал дурноту и отвернулся. Он, шатаясь, добрел до кустов, там его долго рвало горькой желчью и ему хотелось верить, что слезы лились из глаз только из-за этого. Наконец стало легче и рука Ладвига легла на плечо.
— Если бы ты не убил их, они бы убили тебя, — твердо сказал Ладвиг. — У воина нет выбора, а милосердие его к врагу в том, чтобы позволить противнику умереть быстро и без мучений. Любой солдат, ступая на этот путь, помолвлен со смертью, и вопрос лишь в том, когда невеста пожелает стать женой. Ты будешь хорошим воином, Йохан. Ты есть хороший воин. Твой отец гордился бы тобой.
— А ты? — поднял на него глаза Йохан. — Ты мной гордишься?
В глазах Ладвига мелькнуло непонятное, и вдруг, совершенно неожиданно, скупой на ласку кузнец прижал его к груди и замер:
— Ты стоишь десятка воинов, Йохан. Кровь — великое дело.
Йохан почувствовал, как в носу предательски защипало.
«Тоже мне воин», — подумал он про себя. Стоило Ладвигу прижать его покрепче, и сердце растаяло. Он торопливо отстранился и отвел глаза.
— Расскажи мне про моих родителей, — вылетело у него. — Ты хорошо их знал?
Ладвиг огляделся по сторонам и хмыкнул, указывая на тела констеблей, валяющиеся кое-как в траве:
— Не место и не время для этого, не находишь? На наше несчастье, те трое, что успели унести ноги, видели наши лица. Теперь нас будут искать. Так что…
Вместо продолжения он легко вогнал меч в ножны и потрепал Йохана по плечу, подталкивая к едва заметной тропинке, по которой они пришли. Йохан был уверен, что Ладвиг забудет об этом разговоре, тем более что домой они вернулись затемно и валились с ног от усталости. Ладвиг первый раз в жизни налил Йохану вина из своего погреба и сел напротив с таким же кубком. Отпил добрый глоток и растянулся на лавке, поглядывая на языки огня. Йохан храбро отпил из своего кубка. Вино было сладким и терпким. Оно вязало язык и одновременно развязывало его, потому что после нескольких минут тишины до него донесся голос кузнеца.
— Я встречал красивых женщин, Йохан. Хотя нет… — Ладвиг хмыкнул. — Я встречал много красивых женщин. А еще искусных ведьм, которые обладали магией совращения настолько, что им не в состоянии был противиться даже священнослужитель во время поста. Но твоя мать… Она была ни той, ни другой. Она обладала всем тем, что Бог мог дать женщине. У нее были красота, ум, смелость и воля…
Йохан вспомнил мать с запуганным, затравленным взглядом и на какое-то время подумал, что кузнец говорит с ним о другой женщине. А тот продолжал:
— В Ханну были влюблены все юноши, в нее невозможно было не влюбиться. Даже я трепетал в ее присутствии, что уж говорить о твоем отце. Он слова не мог вымолвить, стоило ему увидеть ее, а ведь он был воином до мозга костей и ни разу ни оробел при виде врага. А Ханна… Она смотрела на него так, словно кроме них двоих на свете больше никого не было. Она не колеблясь вышла за него замуж, хотя к ее ногам бросили полкоролевства.
— Вы про сэра Дидрика? — мрачно пробурчал Йохан, закипая от ненависти.
— Про него в том числе, — после паузы ответил Ладвиг. — Но твоя мать отдала свое сердце Астору. Они были красивой и очень счастливой парой. Красота Ханны после замужества расцвела еще сильнее, так бывает, когда рядом с женщиной любящий и любимый мужчина. Твоя мама засияла пуще прежнего. Тот факт, что она стала носить обручальное кольцо, ничего не решил. Этот свет заметил могущественный повелитель, кому отказать было трудно и опасно.
Йохан почувствовал, как в комнате с жарко пылающим камином повеяло холодом. Он сжался, не уверенный, что хочет слушать продолжение. Ладвиг тоже молчал. Было понятно, что и ему трудно продолжать.
— Это случилось после венчания твоих родителей. Всю округу облетела весть о том, что Тайфель вернулся в родные края. Все, кто мог, укрылись в лесу. Я не знаю, как и где Тайфель увидел твою мать, он ведь мог принимать любые обличья и подкрадывался незаметно. Но уверен, она никогда бы не изменила твоему отцу.