Вот монстра зловоние от растерзанной требухи почему-то не смущает. Не помню, чувствуют ли киты запахи.
Сырая волчатина показалась на вкус вполне даже ничего — странности нового тела. Плотно поужинав среди ночи, я пришел к выводу, что нужно уходить — если уж проснулись. Немного отдохнуть мы с тварью успели, теперь надо продолжить путь. Быть может, по следу уже идут новые враги.
Я настойчиво указал на лес и потоптался на месте, показывая чудовищу свои замыслы. Оно сипло пискнуло и со скрипом выпрямило ноги. Да, все-таки бой с волками дался ему тяжело…
Монстр неохотно потащился за мной, тихо шипя что-то. Так мы и ковыляли, проваливаясь в снег и проламываясь через валежник. Лес стал гуще, приходилось петлять в поисках мало-мальски пригодной дороги. Мне-то еще ничего, а тварь со своими паучьими лапами редко где протиснется.
Сколько мы шли, я прикинуть не мог — через еловые лапы небом не полюбуешься, а темень так и не просветлеет до позднего утра. Зато довольно скоро понял, почему растительность слегка переменилась: мы выбрались к реке.
Речушка была не слишком широкой, метров тридцать. И, естественно, замерзла. Поразмыслив, я протянул руку к другому берегу — мол, пересекаем. Решение было вполне обоснованным: через открытое пространство сможем раньше увидеть, что нас кто-то таки догоняет. Вот только выдержит ли лед? Особенно массивную тушу косатки.
Тварь тоже явно задумалась об этом: настороженно покосилась на меня человеческим глазом, который в темноте у нее блестел желто-зеленым. Но я все равно направился к снежной равнине. Морозы крепкие и держатся давно — река должна была хорошо застыть, даже если течение быстрое. Если чудище и провалится — то ничего страшного. Оно же кит все-таки! Плавать в нынешнем виде сможет только как топор, но ведь дыхание задерживает надолго. А речка явно неглубокая. Значит, зверюга сможет дойти по дну. Буду надеяться, что она не обидится на меня за такое самоуправство.
От света убывающей, но все еще яркой луны я сощурился — неужели глаза такие чувствительные? Нам действительно нужно на ту сторону, пожалуй. Это выгодно. Пусть сами станем заметнее — зато и к нам через белую простыню льда, укрытого лунным сиянием, никто без труда подкрасться не сможет.
Вздохнув, я пошел первым. Слез с берега, нависшего в полутора метрах над сугробами, едва не брякнулся головой. Сухопутный кит недовольно потрещал, однако вслед за мной спустил передние ходули — и шагнул на ненадежную твердь.
Лед под ним громко хрустел, но ползло чудище с умом: расставив и сильно согнув паучьи ноги, чуть ли не волоча брюхо. Вес распределяется лучше. Вот молодец, как только догадалось? Могучая сила инстинктов. Поэтому добрались мы, ни разу не проломив намерзший покров. Дважды лед расходился трещинами, снизу плескала вода, но монстр бодро переступал дальше. И потому не окунулся.
На другом берегу дорога пошла веселее, точно мы одолели некий барьер и теперь все будет хорошо. В самом деле — случись чего, разглядим же…
Ага. Разглядели. Только не я.
Когда вековое дерево в трех шагах от нас взорвалось мелкими щепками, спасло меня то, что я заранее уловил уже знакомый гул. Ну, и еще то, что в темноте люди видят не в пример хуже, чем я.
Великанская ель, подрубленная колдовской мощью, с печальным скрипом завалилась на бок, погребая под собой соседние деревья. Отпрыгивая, я чуть не свернул шею — но все же выяснил: никакой ошибки! Недалеко мы уйти сумели. В лесу враги, получается, прятались гораздо лучше меня.
Сейчас они, уже не таясь, вылетели к нам — через реку наискосок. Мерзавцы в коричневых рясах. Вроде те же самые! Вот ублюдки! Я их, пусть и вынужденно, оставил в живых, когда они были полностью обездвижены — а они… Ведь на поражение били.
Некоторые из убийц немного отставали. Приглядевшись, я понял, что они тащат на плечах своих собратьев, покалеченных зеленым лучом. Двигаются медленнее, просели над поверхностью ниже, чем другие. Но какая же у них подъемная силища!
Раненых сгрузили близ берега и ринулись в бой. Долго пялиться на них я, конечно, не стал — как завидел в руках палки, которые раскручивались, так сразу и кинулся в чащу. Вернее, только хотел кинуться — и ощутил, что мое туловище прижимает сгибом клешни. Кит-скорпион подхватил меня и во всю прыть хромоногого тела понесся обратно — к реке. Я и пикнуть не успел.
Зверь вдруг споткнулся, протяжно взвизгнул и зашипел. Это удар колдуна вспорол спину твари. К счастью, прошелся вскользь, только рассек кожу, жир и мясо. Кажется, не очень серьезно… А мог бы размолоть в фарш кусок многотонного тела. Или смахнуть пару конечностей.
Не обращая внимания на рану, оставляя за собой кровавые пятна, чудище все же доскакало до берега. А дальше — лапы, распрямившись, как пружины, бросили громадную тушу в воздух. Тварь всей массой обрушилась на лед — и он, конечно, раскололся. Ухнул, как пушечный выстрел.
Оглушенный, я не сумел и вздохнуть, как над головой уже сомкнулись студеные темные воды. Наверх устремились пузырьки — как жемчужинки в лунном свете. Красиво и очень страшно! Еле-еле удержался, чтобы не заорать, выпуская остатки драгоценного воздуха.
Тварь рехнулась, что ли? Чего это она меня топить вздумала⁈ Забыла, что я-то — не дельфин ни разу!
Свет померк — ползучий кит улизнул из пробитой полыньи, затащив меня под лед. Обжигающий холод воды пробрал до костей, тело судорожно сжалось. Промелькнула мысль: ну что за нелепость — после всего, что пережил… Утопила тварь, которой я уже стал доверять… От недостатка кислорода разум помутился, а в следующий миг косатка оттолкнулась от дна. И проломила ледяную толщу головой, вырываясь наружу. Метрах в десяти от места, где погрузилась.
Я глотнул воздуха, поперхнулся, завопил, как младенец, исторгнутый из черной утробы реки. Тотчас туда, где мы вынырнули, жахнул слаженный удар колдунов, но поздно: чудище снова скрылось подо льдом, увлекая меня за собой.
Теперь я уже не старался вывернуться из его мертвой хватки, зажавшей тело, как тиски. Наоборот, сам обеими руками цеплялся за бороздчатый хитин. Не дай бог, потеряюсь — в одиночку лед мне вряд ли пробить.
Кажется, я стал понимать, чего добивается монстр: здесь нас не достать. Но как он собирается от них уходить? Ведь им ничего не стоит отслеживать его перемещения — хотя бы по пробоинам во льду.
А вымотается он гораздо больше, чем они. И я в реке долго не протяну, несмотря даже на мою устойчивость к морозу. Вода забирает тепло намного быстрее, чем воздух.
Темно, как в могиле, — видно только на пару сантиметров перед собой. Там, перед глазами, крутится какая-то грязная взвесь, кусочки льда, пузыри и гнилые листья. Тварь подняла со дна, взболтала ногами. Конечно, она же не плавает, а прыгает по дну… Задевает лед хвостом и плавником — сквозь бульканье можно расслышать. Потому что в воде весит меньше, чем на суше.
И холодно, холодно, холодно! В жизни так не замерзал.
Когда я снова начал задыхаться, чуть посветлело, резкий рывок, удар, треск — и голова кита-скорпиона на поверхности. Я глубоко вздохнул, рефлекторно, давя тошноту. Ох, если монстр так и будет пробивать лед снизу, то я стрясу себе мозги быстрее, чем он. Меня от этих толчков так мотает, что…
И опять — мы в воде. Дай ты мне уже подышать, проклятое чудовище!
Перед глазами вновь черная муть и пузыри. Во рту появился металлический привкус. Этого еще не хватало!
Киту-скорпиону, судя по его скованным движениям, третье погружение тоже далось не так просто. Он защелкал — отрывисто и очень часто, а затем еще раз рванулся наверх. И разбил лед прямо под ногами четверых колдунов.
Это я понял, когда, отфыркиваясь и кашляя, краем глаза заметил промелькнувшие сапоги и полы коричневой рясы. Вопреки ожиданиям, летучие палачи не грохнулись, потеряв опору под собой, а висели над водой. Висели, впрочем, недолго: двое успели скрыться, а вот одного монстр ухватил рукой за край балахона. Другого — челюстями за ногу… И утащил в реку.