И да, потом меня убьют — я понимал со всей очевидностью. Просто избавятся от выродка, которого пока терпят, потому что он, возможно, владеет ценными сведениями. Надо тянуть время… Иначе пустят в расход. Подкинуть им какой-нибудь пищи для размышлений. Может, отправят еще куда-нибудь для выяснения, и подвернется шанс… По крайней мере, пытки временно прекратятся. Сколько я еще выдержу?
Утро началось, конечно же, с эльфийской булки. Я лишь горько усмехнулся. Похоже, в новом мире у меня опять наладилась стабильность. Яма — булка — пытки — яма — сон…
Но днем, когда меня повели в жуткий шатер, в привычный распорядок вдруг влезла нештатная ситуация. На полдороге в пыточную к сопровождающим подскочил дежурный и что-то быстро сообщил одному из них. После чего меня потащили чуть ли не бегом, и случилась накладка: с допроса не успели увести женщину — ту, вчерашнюю. Она, едва дыша, сидела в фиксирующем кресле и растерянно хлопала глазами. Мое изувеченное тело наскоро — но крепко, сволочи! — прикрутили к врытой в землю плахе с кривыми палками наверху. И нас оставили вдвоем — в сопровождении «доброго эльфа», конечно. Остальные спешно покинули шатер. Слышалась встревоженная речь, команды, раздаваемые несколькими уверенными голосами, тихое ржание коней, звяканье оружия, шорохи и прочая возня. Да что там у них творится?
Глава 16
Крик откровения
Я искоса посматривал то на ушастого, то на женщину, которая по-прежнему бессмысленно пялилась в одну точку. Точно — странная она, и не в поведении дело. Совсем молодая, даже, наверное, симпатичная… Если бы не чуть выпирающие из-под нижней губы клыки. Кожа запачкана, под слоем грязи так и не разглядишь, да еще и темновато здесь… Но кажется, что заметно смуглее, чем у аборигенов, которых я видел. И глаза — с радужкой мутно-алого цвета. У людей так не бывает… И клыки у нас… ну, у них не торчат. Не знаю такой аномалии даже.
Ее взгляд вдруг резко сфокусировался на мне. Узкие, азиатского разреза глаза удивленно распахнулись.
— Ты кто? — опасливо спросила она.
— Не разговаривать! — грубо прервал попытку общения надзиратель. Ну, не больно и хотелось отвечать. Не та обстановка и мысли не о том. Хотя похожий вопрос и у меня назрел.
Женщина испуганно сжалась и притихла. Да, с ней тут, видать, тоже неплохо поработали.
Эльф плавно переместился ко входу под полог шатра и застыл там, глядя наружу. Казалось бы, отличная возможность напасть на него и сбежать. Ну, если бы не был накрепко привязан, конечно.
На плече у него я разглядел зеленую повязку с белым символом посередине. Смахивает на звезду, только лучи не прямые, а плавно изогнутые по часовой стрелке. Еще слегка расширяются посередине, похоже на лепестки. Солярный знак. Да это ж свастика! Ну кто бы сомневался. Фашисты, как есть фашисты!..
Внешне лицо «добряка» по-прежнему выражало наивную безмятежность, но когда он повернулся к нам спиной, то я заметил, как подергиваются кончики его ушей. Так! Что-то он неслабо нервничает.
Будто почувствовав мое внимание, он обернулся. Легкая гримаса пробежала по губам, но эльф, как ни в чем не бывало, подошел обратно и цепко вгляделся мне в глаза:
— Ты знаешь, что там происходит, пленник?
— Э-э, н-нет, — искренне ответил я, отводя взгляд. Знаем мы эти приемчики.
— Смотри на меня! Ты же не хочешь, чтобы с тобой вела беседу Ниольтари? — почти ласково намекнул гаденыш.
— Э-э, нет, — тупо повторил я, мотая подбородком.
«Эсэсовец» понимающе хмыкнул и снова всмотрелся в мои зрачки. Глаза его стали бездонными, а ноющая боль в пальцах и прочих ранах медленно схлынула. Дышать стало легко и сладко, я прямо упивался воздухом, стараясь вобрать его побольше. И потянуло общаться… В конце концов, почему нет? Он-то меня не пытал все же… Э, нет! Опять навязанные мысли!
— Как ты это делаешь? — с досадой, плохо прикрытой сожалением, полюбопытствовал гипнотизер. Или, наверное, опять колдун.
— Что делаю? — прикинулся валенком я.
— Как ты избегаешь откровенности, тролль-пленник. Те, кто доставил тебя, упоминали об этом… Но я не предполагал, что ты столь упорен. И зачем? Тебе же будет хуже… — расстроенно покачал головой ушастый. — Ниольтари скоро вернется, учти. Лучше поделись со мной тем, что тебе ведомо, и тебе больше не придется страдать.
«Ну конечно, покойники ведь не страдают, им без разницы», — пронеслось в мозгу. И я не выдержал:
— За что вы так со мной? Что я вам сделал? Разве так можно… с живым… и с тем, кто… думать может?
Эльф прищурился. Глаза его полыхнули в сумраке шатра. Но маска спокойствия дрогнула еле заметно.
— Да, Ниольтари с тобой жестока… Я просил ее смягчиться, но она непреклонна. Поэтому тебе нужно, не таясь, поделиться всем, о чем мы просим. Это правильно. Это необходимо тебе, мне и миру. Так ты сможешь искупить…
Он не договорил. Но и без того все было ясно.
— Я… покажу, где сделали гимори, — пробормотал я. — Только не… режьте больше. Не надо Ни-оль-тари.
Раз уж мне все равно не верят и не поверят никогда, то я сделаю вид, что таки раскололся. Перевозка — единственная надежда спастись. Там хоть ямы нет. Примерю роль Ивана Сусанина. Правда, тот плохо кончил.
— Вот и замечательно, — натянуто улыбнулся «следователь». — Вернемся к этой беседе сразу после того, как остальные прибудут в лагерь.
Он шагнул к выходу. Уже на пороге обернулся:
— Но Ниольтари все же должна убедиться, что ты не лжешь. Будь терпелив, пленник.
— А можно… без нее? — дрогнувшим голосом спросил я.
— Разумеется, — эльф опять улыбнулся. — Всего лишь открой мне свой разум, и тогда помощь Ниольтари не понадобится.
Ну уж нет. Он либо поймет, что я и правда не в курсе, — и тогда меня убьют сразу. Я еще не докатился до того, чтобы желать такого. Либо вообще узнает, что я из чужого мира, — и тогда, скорее всего, доживать мне придется подопытной мышью. И я сомневаюсь, что это лучше, чем пытки… Как бы не наоборот.
А допроса этой умелицы я не вынесу — наверняка признаюсь.
— Х-хорошо… — с трудом выговорил я, внутренне подобравшись. Сейчас будет непросто… Надо привлечь весь свой актерский талант. С которым у меня всегда было туговато.
И вновь — глаза в глаза. Я силился не поддаваться внедряемым эмоциям, но и не отторгать их. Оставить как бы фоном. И говорил, говорил… Про подвал, тот самый подвал с осклизлыми стенами… Про начертанную на полу схему — об этом узнал из книги алхимика. Как в круге на пересечении линий рождалась громада из чужеродной плоти… Как колдун в черной мантии повелительно простер руки, отдавая химере приказ… Это уж из воображения. И усиленно ковырялся в памяти, чтобы подсунуть ушастому этот образ — вдруг он мысли читает?
Я застыл, боясь разорвать зрительный контакт. Получилось или нет?
— Ты издеваешься, гнилокровое отродье⁈ — взъярился «добрый эльф». Личина показного благодушия наконец-то слетела с него, обнажив неприглядный набор: гнев, отвращение и… страх? Женщина в деревянном кресле, которая до того старалась даже не дышать, протяжно всхлипнула и попыталась срастись с мебелью.
Длинноухий шумно вздохнул, странно пошевелил пальцами. Теперь, когда он не сдерживал себя, стало видно, что он старше, чем я думал. Намного старше.
Он склонился надо мной и зашипел в лицо:
— Да как ты смеешь! Ты будешь долго, долго гнить заживо! Однако все равно дашь нам сведения, которых мы требуем! Так и будет!
Я все еще сидел с недоуменным видом, прикидываясь валенком. Хотя в горле застрял ледяной комок. Что эльфы делают в мирном настроении — уже почувствовал. А на что они способны, когда злы?
— Я ненавижу вас, маложивущие и малоумные, — не унимался «эсэсовец». Серьезно его проняло. — Вы украли наш мир, наши ремесла и нашу магию. Вы бездарны, не можете овладеть истинным волшебством, но вы нашли какое-то свое, уродливое и ублюдочное подобие. И пользуетесь им. Вы извращаете мироздание, ломаете и выворачиваете его, кромсаете и перекраиваете для своих мерзких надобностей. И это не проходит даром. Вы порождаете чудовищных созданий и даже наловчились поднимать, возвращать мертвую плоть. Наш народ даже не представлял, что такое надругательство возможно, пока не столкнулся с вами! Вы сводите живое и неживое в одной кошмарной твари. Вы ведете за собой ужас. Вы плодитесь, как насекомые, и тяжесть ваших преступлений растет с каждым поколением. Скоро их груз станет неподъемным. Мир плачет от того, что вы с ним творите. Вы глухие, вы не слышите этого, но мой народ слышит. Вам не должно быть места в нем.