Но это было еще не все. Не успел Джордж захлопнуть дверь, как перед ним появился клоун с разрисованным лицом. В руке он держал тетрадку.
— Так, — клоун раскрыл ее и сощурился над страницей, как-будто читал ее. — Джордж Скидмор… Ага… лягушка, что там будет дальше….
— Что за лягушка? — не понял Джордж.
— Да не лягушка, а уш-ки. Ушки моет регулярно, зубы…хм… Мочит щетку под краном, потом врет маме, что почистил. А умывается вот так… — клоун медленно провел двумя пальцами по лбу, щеке, торчавшим во все стороны усам. Смех его был похож на мяуканье. Джордж в ужасе отпрянул — перед ним стоял тот самый мяукающий дядька из «Лавки Древностей».
— Так ведь, мистер? — елейным голосом допытывался толстяк у Джорджа.
Дети вокруг засмеялись.
— А ну тихо, двоечники! — цыкнул на них дядька.
— Нет, не так, — покраснел Джордж. — Почему вы меня знаете?
Мужчина показал на стоявший позади знакомый музыкальный фургончик с мороженым. Его украшал гигантский рожок, на фоне которого было крупно написано «Мороженое на все случаи жизни», и мелкими буквами — «специальная даставка к дню рождения», с ошибкой в слове «доставка».
— Будьте любезны расписаться! — он сунул тетрадку Джорджу.
— О чем расписаться-то? — растерялся мальчик.
— Как о чем? Что мороженщик доставил вам торт — по назначенному адресу, в назначенное время. Что торт не растаял в пути. Что все вокруг честные, сплошь порядочные люди, а не жулики… Только привяжите собаку! — нервно потребовал дядька, завидев бассетиху. — С детства не люблю собак и пылесосы!
Нелюбовь была взаимной. Леди тихо зарычала, шерсть на ее спине встала дыбом.
— Хаш, паппис, — зашипел на нее толстяк.
Такого нахальства на своей собственной территории она не ожидала. Зубы Леди клацнули рядом со штаниной мороженщика. Вовремя бассетиху на поводок посадили.
Гостей позвали в сад. Брэнда заметила установленную в саду табличку «Гусеницам и слизнякам вход воспрещен!»:
— Разве гусеницы сумеют это прочитать?
Она растерянно взглянула на расхохотавшихся взрослых и тоже хихикнула — довольная, что чем-то так всех развеселила. А Джордж искоса поглядывал на заносившего торт толстяка: ни предстоящее представление, ни огромный торт уже не радовали мальчика. Для него день рождения был безнадежно испорчен.
— Не понимаю, зачем скупать чужое старое барахло. Беспорядок в доме говорит о беспорядке в голове, — опять раздался голос тети Мэри.
Она с осуждением посмотрела на телескоп, на сдувшийся бассейн, торчавший из-за сарая.
— Мэри, это мой дом, окэй? — не выдержал Филипп. — У нас есть все самое необходимое для счастья. Правда, Джордж? — и Скидмор приобнял сына.
— Не знаю я, — ответил Джордж.
Отец удивленно отстранился от него, рука потяжелела:
— Объясни.
— Ты работаешь, работаешь, а купить толком ничего не можешь. Ни яхту, ни даже нормальный подарок ко дню рождения.
Договаривая, Джордж уже пожалел о своих словах — в отцовских глазах отразилась боль. Ее сменило отчуждение, и Филипп убрал руку с плеча сына:
— Не знал, что ты так думаешь.
— Именно так! — торжественно подвела итог тетя Мэри. Она выиграла спор. И Джордж понял, что только что предал своего отца.
— Уважаемые дамы и господа, представление начинается! — объявила фокусница — На сцену выходит… ааа… ааа… тчоум! — она закатила глаза и слабосильно чихнула. — Выходит Августина! Попрошу аплодисменты!
Фокусница говорила с акцентом, который нельзя было назвать ни ливерпульским, ни девонским, ни линкольнширским. «Августина» у нее звучало как «Эвгусчина». Небось, нарочно коверкала слова. Циркачи любят притворяться иностранцами.
Эта Августина достала свой нехитрый реквизит из циркового чемоданчика, на котором можно было прочесть ободранную наклейку «Удивительный мистер Кот с ассистенткой Ав», и продемонстировала незамысловатый трюк с разрезанной лентой. На её руке звенел девчачий браслетик с металлическими висюльками, изображавшими платья, туфельки, сумочку и шляпки — весь дамский гардероб. Палец фокусницы был заклеен белым пластырем, и все почему-то наблюдали за этим браслетиком, за этим пластырем, а не за лентой.
Потом фокусница жонглировала четырьмя розовыми шариками. Один их них то и дело оказывался на траве.
— Ну хватит падать, — сердито приказывала Августина этому шарику.
Всем было понятно, что злится она по привычке, шарик вообще никогда ее не слушался.