Нас было три пары, связанных рука к руке. На каждую пару шел один бандит-зеленовец.
Темнело. При повороте перед нами открылся Днепр.
— Ну, коммунарики, теперь вы поплывете, — прошипел шедший позади нас зеленовец.
Предчувствие сменилось уверенностью. Подошли к берегу. Я и Дымерец были еще в верхней одежде, и бандит приказал нам раздеться. В то время, когда я одной рукой, дрожащей от волнения, снимал брюки, я видел, как другие два зеленовца прикладами бросали в воду остальных наших товарищей. И когда те барахтались в воде, зеленовцы по ним стреляли.
Раздевшись, мы, не ожидая приказания нашего бандита, бросились бежать в воду, развязывая по дороге телефонную проволоку, связывавшую нас рука к руке.
Мы оба умели хорошо плавать. А в воде мы уже очутились развязанными. Зеленовец, не спеша, подошел к берегу, приложил к плечу винтовку и начал в нас стрелять. У меня появились нечеловеческие силы. Я уже больше нырял, чем плыл.
— Фастовский, я ранен! — крикнул мне плывший рядом со мной Дымерец, у которого из уха текла кровь.
Не успел он это проговорить, как другая пуля пробила ему затылок. Я только успел заметить фонтан крови и почувствовал, что мне в лицо ударили куски его окровавленного мозга. Он пошел ко дну… Из всех шести на поверхности плавал только я один — все были перестреляны.
Зеленовцы стреляли уже только по мне, но было темно: на прицел они взять не могли, а течение успело меня далеко унести.
Пули свистали кругом меня. В момент ныряния, когда голова была под водой, а спина над ней, шальная пуля отхватила кусок мяса у меня на спине. Я только почувствовал, что меня что-то обожгло…
Я долго плыл… Передо мной была одна цель: противоположный берег Днепра. Зеленовцы уже перестали стрелять, потеряв меня из виду в темноте или же считая меня утонувшим. Было трудно плыть, а я еще был в нижнем белье. Силы мне уже хотели изменить, я уже отчаивался доплыть до берега. Наконец я почувствовал под ногами почву.
Измученный, почти без сил, добрался до берега. Я бы долго лежал на песке, но ночная сырость, увеличивающееся ощущение холода от мокрого белья, начавший вскоре накрапывать дождь — подняли меня. Это была страшная ночь…
Я бежал, размахивая руками, чтобы немного отогреться. Взлезал на деревья, чтобы оттуда увидеть свет из какой-нибудь деревни, но всюду было темно. Дождь лил как из ведра, впереди необъятная даль среди кустарников и травы, влажных от дождя. И так всю ночь… Как я ее провел, не помню. Утро вернуло меня к нормальному состоянию. Наткнувшись на какую-то дорожку, я по ней пошел вперед.
Дороги я не знал, но приблизительно направился в сторону Днепра, откуда я легче мог бы придти в Киев. Так я скитался два дня. Когда я увидел деревню, я уже туда не пошел, а направился в обход. Вдали виднелся Днепр, и далеко за горизонтом я увидел дым от парохода.
Я бросился бегом к берегу. Пароход приближался. Я увидел на нем красный флаг…»[1].
Село Комсомолье
Мы читаем эти потрясающие строки, вспоминая, что недавно исполнилось десятилетие трипольской трагедии. Еще раньше мы праздновали десятилетие комсомола. И комсомолу есть что вспоминать, есть чем гордиться, Среди десятков и сотен подвигов, среди десятков тысяч смертей смерть восьми десятков молодых коммунаров под Трипольем — навеки прекрасный эпизод, урок, который будет питать классовую ненависть многих поколений, ненависть, непреклонное мужество, большевистскую непримиримость.
Уже в те дни великих боев за судьбы Советской Украины гибель наших товарищей сделала свое дело.
Пламя классовой ненависти охватило тысячи киевских пролетариев, узнавших о гнусном истреблении комсомольского отряда. Многие организации, целые фабрики и заводы требовали от военного командования своей немедленной отправки на фронт для ликвидации Зеленого.
И вот, по прошествии известного времени удается составить целую сводную дивизию, двинувшуюся по направлению к Триполью.
Новые сотни коммунистов и комсомольцев отправились рядовыми бойцами и политработниками в последний и решительный бой с бандами.
«Нетерпенье и жажда мести, — рассказывает бывший тогда особоуполномоченный по борьбе с Зеленым т. Скрыпник, — звали скорей к наступлению.
1
Из рассказа В. Фастовского в сборнике «Трипольская трагедия», посвященном памяти погибших под Трипольем.