Итак, комсомольцы дрались тогда за право умереть, ибо они знали — все до одного знали! — что немногие вернутся обратно к отцам и матерям, к сестрам и братьям, к родным комсомольским клубам. Знали, что не они будут пожинать плоды победы, но что их капли крови будут алеть на знаменах победы.
Вы думаете, это понимание близости смерти хоть на минуту изменило характеры тех, кто в ожидании отправки на фронт, нетерпеливо отсчитывая короткие дни, жил в казармах, учась маршировке и стрельбе? Нет, нисколько. Вечерами звенели песни — те самые, которые сейчас поем мы за «беседами у костров», на прогулках и экскурсиях, в ожидании затянувшегося открытия общего сбора отряда. Комсомольцы беседовали с красноармейцами, они объясняли простым крестьянским сынам великие цели пролетарской борьбы, они организовали в казармах клубную работу, в каждое самое маленькое дело внося настроение бодрости и энтузиазма.
Надев красноармейские шинели, комсомольцы не перестали быть комсомольцами. После длинного утомительного дня военной учебы, усевшись на нары, ребята подолгу и с азартом обсуждали боевые вопросы комсомольской работы, спорили до хрипоты о преимуществах системы коллективов, к которой тогда переходили, над системой кружково-групповой и т. д. Они думали о том, как слаба еще работа комсомола в деревне, о том, что огромная часть деревенской молодежи идет в григорьевские, зеленовские и другие банды и отравлена ядом национальной ненависти, чувством злобы по отношению к молодежи пролетарской, городской. «Роль комсомола, — рассуждали они, — не может ограничиться тем, что городская молодежь должна уничтожить ту часть деревенской молодежи, которая сейчас пошла в банды и, предводительствуемая кулаками, борется против тех, кто стоит за „коммунию“».
Нет, задачи комсомольцев в красноармейских шинелях были намного сложнее.
«Каждый отправляющийся на фронт должен быть одновременно и агитатором, он должен изучать возможности организации крестьянской молодежи», решили ребята про себя.
«В самом деле, это будет замечательно: занять село и тут же организовать комсомольскую ячейку!»
«Отмечать победный военный путь Красной армии звеньями новых комсомольских организаций!..» мечтали многие.
Нет, и в казармах, поминутно ожидая отправки на фронт, комсомольцы остались комсомольцами.
Даже выборы делегатов на Всеукраинский съезд комсомола были проведены в казармах: именно там находилась едва ли не большая часть киевской организации.
Только одним были недовольны ребята: почему их не отправляют немедленно? В казармы к ним приходили немногие из оставленных для комсомольской работы, они с завистью смотрели на плохонькое военное обмундирование, на винтовки и патронташи своих уходящих на фронт друзей.
Но вот затрубил рожок горниста. Бывшие металлисты, швейники, булочники выстроились в шеренги во дворе казармы, последние приветственные крики растаяли за их спинами. Грянула песня:
Ушли, чеканя шаг, поблескивая на солнце дулами винтовок. Ушли, чтобы не вернуться назад. Но об этом после…
Да, еще одно: во время недолгой стоянки приходили в казармы девушки. Они являлись к командиру, спорили и настаивали, но им не везло, и они уходили обратно. И лишь перед самым отправлением полка последняя попытка увенчалась успехом: пятеро из них были приняты в полк в качестве сестер милосердия. Счастье принятых было так же велико, как и печаль их подруг, оставшихся в тылу. Словом, за стройными шеренгами ребят шагали пять девушек, пять комсомолок, из которых самой старшей вряд ли было восемнадцать лет..
Итак, Зеленый, ты требуешь, предатель, в три дня — не позднее — сдать тебе власть. Ты хочешь, чтобы рабочие и крестьяне-бедняки стали перед тобой на колени и вымаливали «прощение» и пощаду.
Ты думаешь стать маленьким Наполеоном или, на худой конец, Петлюрой. Ты, эсеровский атаман, ты, вооруженный кулак не желающего сгибать свою спину кулачества, хочешь уничтожить то, что уже завоевано украинским пролетариатом и крестьянской беднотой — их право на власть, на самостоятельное управление своей страной, их право жить, наконец, по-человечески.
Ты знаешь, Зеленый, что на востоке, с Дона, наступает на красную Москву Деникин, что из Сибири подбирается к горлу пролетариата Колчак, ты хочешь выпустить на украинский пролетариат свору взбесившихся кулацких сынков…
Да, Зеленый двигался на Киев. Он уже отрезал город от подвоза продовольствия, его налеты — неожиданные, неуловимые — резали военные планы нашего командования. Он собрал под своими знаменами «социалистического» бандитизма вооруженную толпу в двадцать тысяч человек, он мстит за непринятый ультиматум и в своем Триполье обдумывает план окончательного, последнего удара, в результате которого должен пасть красный Киев.