Ты
Ты мне не послан свыше, не дан за мои грехи.
Просто в груди еле слышим мятный напев чепухи
Той что шепчут святые, блаженные и глупцы
Мы теперь тоже такие. Ты оставляешь рубцы/
Засечки прикосновений взгляда к бледным вискам.
В ретроспективе мгновений данных так скупо нам
Ты - уловка Вселенной, вероятность, рыбацкий крючок
Застрявший в груди неизменной болью. И ты - курок-
Ехидная запятая перед выстрелом / Смерть!
Сердце в груди уже тает, лови его в руки теперь,
Чашей сложив ладони, выпей скорей до дна.
Смяв туч стальные заслоны, восходит в зенит Луна.
Когда ты шел по костям степи сожженной дотла,
Телеграфируя властям, сквозь призму слепого стекла
Свое отчаяние, зов, сверхчеткие снимки правой ладони.
Я уже знала без слов, в мою степь пришел посторонний.
И зверь за моей спиной, Тот-Что-Сжигает-Мосты
Тот-Что-Всегда-Со-Мной, Рокочущий-Из-Пустоты,
Хищный и злой хранитель, дергает за плече,
Рвет ветром серый китель, шипит что-то в ухо еще,
Пытается образумить, пытается удержать.
Но надо мной полнолунье, земля начинает дорожать,
Ты заблудившийся странник, сошедший лавинной с гор.
/Бог выходит в предбанник, дверь скрипит - ля-минор,
Эхом в дремлющем мире, Бог достает ружье./
Ты шагаешь все шире, молчит мое воронье
Болтается в угольных тучах, ослепших глухих небес.
Твой голос как дождь благозвучен. Ты умер и ты воскрес.
Стал камнем, седою пылью, затерянным сред равнин.
Брошенный сказкой и былью, словно последний раввин
В долине голодных бесов, бродячих огненных псов.
На шею цепочку повесив, сорвав запретный засов,
И плод, и благие планы, луну встречать как весну.
Ты трижды смертельно ранен, я теперь не усну
У твоего изголовья сжигая ладан и лен,
Зелье из звезд приготовя. Ты болен, но ты спасен.
Когда ты вернешься в чертоги железа и кирпича,
Простые домашние боги, на встречу слетятся крича,
Приветствуя героя прошедшего пустошей гарь.
Вторит им ветер воя, сметая хмурую хмарь
Как серебро паутины с небес голубого сукна.
Но память прорвет плотины, тебя взбудоража до дна.
Ты вспомнишь как пестрые перья, сжимал в своем кулаке
За запертой черной дверью, пока луна на одном клыке
Щербатой небесной улыбки, жевала комки сырых туч.
Все образы слишком зыбки, но на цепочке мой ключ.
Ты будешь долго до боли вспоминать мой профиль и вкус,
Добавляя в ртутные соли бурлящий нефритовый уксус.
Отравленный призрачной степью, моей холодной рукой.
Под ив заколдованной сенью, где тих и безмолвен конвой
Истрепанных обелисков давно забытых богов.
Ты подобрался так близко, рухнет последний покров.
Ты вспомнишь меня неизбежно, нарушив единый запрет.
Касание пальцев небрежных и губ виноградный шербет.
Память злокозненным ядом, вытравит душу дотла.
Тем кто не может быть рядом, не уберечься от зла.
Оно придет на закате, облик приняв старой карги.
Держащей карты в обхвате пальцев похожих на дуги
Ржавой изогнутой стали, с черной каймою когтей.
Кем бы мы после не стали, ты поверишь лишь ей.
Ты мне не послан свыше, не дан за грехов моих рать,
Только когда ты падаешь, я обязана удержать.
Переходя все границы, запретами пренебрегая
Сорвавшись на дно как зарницы, изгнанники плоского Рая.
Мы падаем, ты уверен что все совершил как надо.
/Бог открывает все двери, безмолвие нам уже радо/
Ключ на твоей цепочке, руны на бледной коже.
Все сошлось в этой точке. Шепчешь "Я тебя тоже... "
Вода заползает в душу, мы вместе/мы тонем.
Тот кто вернул нас на сушу, больше не посторонний.
Закон: око за око, жизнь моя плата за жизнь.
В Аду больше не одиноко. А ты дыши и держись.