Предрассветная дымка рассеялась, обещая погожий солнечный день. Проснувшись, Скарум медленно поднялся и, скорчившись, схватился за живот. В палатке, кроме него, никого не было.
— О, бедный я, бедный. Все меня бросили на произвол судьбы. Оставили умирать с голоду. Передайте моей мамочке, что перед смертью я просил есть, а мне не дали.
Заяц попытался на ощупь поискать что-нибудь съестное, поскольку в полумраке утра ничего толком не мог разглядеть.
— Все заледенело! — взвыл он от негодования. — Бросили преданного товарища с больной головой. И никому до него дела нет. Небось носятся со своим ломаным корытом, а несчастному другу никакого внимания.
Выйдя из палатки, он заметил, что вокруг жилища Руби, сестры Матушки, горят костры.
— Вот это уже лучше! — оживился он. — Посидеть у огонька в обществе добропорядочной дамы за чашкой травяного чая было бы как нельзя кстати.
Однако, ступив на порог ее палатки, Скарум увидел совсем не то, что ожидал. Здесь проходило нечто вроде импровизированного заседания суда племени Мигуч. Все присутствующие сидели молча, со строгими мордами. Председательствующим собрания был Кумарни, по обеим сторонам которого стояли Сагакс и Крув. Скарум по-дружески им улыбнулся, но те ответили ему лишь суровыми взглядами.
— Мрачноватое, говорю, выдалось сегодня утречко, — нарушив гробовое молчание, заговорил он.
Голос предводителя племени громом обрушился на его больную голову:
— Да будет известно каждому ежу племени Мигуч, что этот зверь обвиняется в безделье, безответственности, лени, краже еды и причинении вреда пирогам, пирожным, салатам и прочим кушаньям. Что обвиняемый может сказать в свою защиту?
— Э-э, то есть, — запинаясь, принялся бормотать заяц, держась за живот, — ну подумаешь, перекусил слегка молодой заяц, жертва кораблекрушения. Что ж теперь его обвинять во всех смертных грехах?
— Молчать! — громко стукнул лапой председатель. Потом встал и начал приближаться к обвиняемому. — Из-за тебя дети легли спать на пустой желудок! Из-за тебя пришлось голодать рабочим, весь день трудившимся на ремонте лодки! Прошу голосовать. Кто считает этого зайца виновным?
— Виновен! — хором закричали ежи, дружно подняв лапы.
Скарум жалобно уставился на своих друзей, но те глядели на него суровым взглядом.
— Сагакс, Крув, друзья мои дорогие. Скажите же хоть слово в защиту своего товарища.
— Извини, — произнес Сагакс, — но мы ничем тебе не можем помочь. Нарушитель законов племени Мигуч должен отвечать за свои проступки перед его собранием. Единственное, что могу тебе посоветовать, — держись, как подобает настоящему зайцу Саламандастрона. И с достоинством прими наказание, которое вынесет тебе Кумарни.
Заяц попытался распрямить грудь, но боль в животе заставила его вновь согнуться. Уши у него обвисли. Посмотрев на председателя, он жалобно и хрипло прошептал:
— Приговорите меня к смертной казни. Только она может избавить меня от моего несчастья. И передайте моей матушке, что виноват во всем был не я, а мой желудок.
— К смертной казни? Да ты, хвастун, верно, решил слишком легко отделаться. Как бы не так! Будешь служить рабом в племени Мигуч на протяжении десяти зим и лет. Хотя нет, лучше двадцати.
Ежи дружно закивали в знак согласия:
— Да, да, двадцать добрых лет и зим для этого отъявленного обжоры будет в самый раз.
— Двадцать зим и лет? — Морда Скарума исказилась от ужаса. — Да за это время я иссохну, как походный посох. Стану белым, как лунь, стариком. О, простите меня!
Но строгий и неприступный вид судей племени Мигуч не оставлял ему никакой надежды на помилование.
Пришвартованная к берегу «Стойсобака», отремонтированная и наполненная провизией, казалось, рвалась в море, словно пес на привязи, жаждущий вырваться на свободу. Сагакс с Крувом вброд приблизились к судну и взобрались на борт.
— Попутного вам ветра, — обменявшись с ними рукопожатиями, сказали на прощание проводившие их к лодке Кумарни с Матушкой. — И пусть солнце не слепит вам глаза.
— Спасибо, мэм, за вашу щедрость и гостеприимство, — в свою очередь поблагодарили ежиху Сагакс с Крувом. — Теперь нам еды надолго хватит. Она будет все время напоминать нам о вас.
Рядом с ежами стоял Скарум, но на него никто не обращал внимания. Уши у зайца обвисли. По щекам текли слезы. Кумарни, пожав молодому барсуку лапу, заговорщически ему подмигнул.
— Желаю вам доброго пути, — произнес он. — Надеюсь, вы найдете Рэдволл. Удачного вам плавания, друзья!
— Спасибо, сэр. — Сагакс подмигнул ежу в ответ так, чтобы Скарум не видел. — Мне очень жаль, что наш визит был испорчен непростительным поведением этого зайца. Я надеюсь, что вы заставите его искупить свою вину тяжелым трудом.
— Знаете, что я думаю? — осторожно погладив иголки у себя на голове, сказал еж. — Боюсь, что за двадцать зим и лет этот прожорливый кролик съест нас вместе с потрохами. Поэтому пусть он лучше отбывает наказание на борту «Стойсобаки».
— Нет, сэр, — покачал головой Сагакс. — Ненасытной утробе все равно, где жрать — на суше или на море. Так что это делу не поможет. Не зря ведь говорят, горбатого могила исправит.
Скарум упал на колени и, несмотря на плещущую в морду воду, принялся умолять:
— Я исправлюсь! Я стану хорошим! Только возьмите меня с собой. Я буду делать всю работу. К еде почти не притронусь. Только не оставляйте меня здесь на двадцать зим и лет с этими шипастыми дикарями. То есть, я хотел сказать, с милыми и добропорядочными ежами. Сагакс, Крув. Друзья мои дорогие. Я буду выполнять все, что вы ни попросите. Только возьмите меня с собой.
— Ну, что будем делать? — Сагакс перевел недоверчивый взор на Крува.
— Хм…— Морская выдра несколько раз хлестнула хвостом. — Вообще-то он невелика добыча. — Крув отшвартовал лодку от прибрежной скалы. — А для наших друзей-ежей, боюсь, будет слишком большой обузой. Так что ничего не поделаешь. Придется нам его взять с собой. Ну давай, ушастое недоразумение, взбирайся на борт.
Одним прыжком Скарум вскочил в лодку и в подтверждение своих обещаний сразу же взялся за дело:
— Садитесь, друзья, и отдыхайте. Предоставьте всю работу мне. Я сам буду рулить вертелом, то есть вертеть рулем!
Курмани подмигнул ему и, помахав на прощание лапой, произнес:
— Пощади бедных акул. Не убивай их слишком много.
Лодка по-прежнему держала курс на север. Солнце клонилось к закату, озаряя багровыми лучами спокойное море. К этому времени радужное настроение Скарума сменилось прямо противоположным.
— Эй вы, бездельники, — бросил он своим друзьям. — Вы что, так и будете все время сидеть, сложа лапы? Никто даже пальцем не пошевелит, чтобы помочь бедному другу. Я что, один за всех отдуваться буду? А ну-ка, Сагакс, кончай прохлаждаться и садись за руль. Тебе, Крув, тоже не помешает размяться. Поди попридержи паруса, пока я буду готовить ужин. Ах, ужин. Единственная радость в жизни. Со вчерашнего дня крошки во рту не держал. До чего жестокие звери эти ежи! Чуть я заикнулся о еде, как Матушка огрела меня поварешкой. Проклятые шипастые тираны!
В одно мгновение схватив зайца за шиворот, Сагакс склонил его мордой за борт.
— Еще одно слово, — пригрозил он, — и ты поплывешь отбывать свой срок к этим шипастым тиранам.
— Старину Скарума, видать, ничем не прошибешь, — криво усмехнувшись, покачал головой Крув. — Этот парень ничуть не изменился.
— А мне, честно говоря, это весьма по душе, — улыбнувшись, шепнул ему на ухо барсук. — Благовоспитанный заяц на борту — скучища, да и только.
19
А это что еще за остров? — спросила Курда, устремив острие сабли на возвышающуюся вдалеке скалу, залитую пурпурным светом заходящего солнца.
Плагг Огнехвост уже давно заметил Остров Мира, но даже не удостоил его внимательного взгляда. — Никакой это не остров, — отозвался он, — а обыкновенное скопление скал. Голый камень, и ничего больше.