Вскоре после этого Кэтлин приехала ко мне, когда Михала не было дома, он уехал в Ливерпуль на предварительную беседу с деканом Осборном, приятелем Брэдли, с тем самым Джонни с козлиной бородкой. Она была встревожена. Нижняя часть ее лица, нежная, словно у ребенка, всегда трогала меня. Вокруг ее рта всегда пробегали тени, отражавшие любое движение чувств, губы при этом оставались неподвижными. Теперь они дрожали.
Едва успев сесть на свое привычное место возле окна, она заговорила. Подбородок и щеки ее стали почти белыми и то и дело вздрагивали.
— Darling, я должна вам что-то сказать, — обратилась она ко мне. — Только, пожалуйста, не передавайте потом Михалу. Эта музыка… Я не знаю, что в ней такое… Вот как все вышло… Вы, наверное, знаете, что мама моя очень несчастлива с отцом и утешает себя всякими глупостями. Как-то, помню, — незадолго до того, как Михал приехал за мной в Лондон, на маму нашел ее очередной музыкальный психоз. Я как раз была в комнате. Она была очень встревожена, перед этим они весь день с отцом ссорились. Поставила пластинку с симфонией Франка, велела мне сесть, взяла за руку и, пока мы слушали, все время повторяла «Это любовь, дочка, это любовь, это пьют, как сладкую отраву». Я помнила ее слова и все-таки решилась послушать с Михалом эту музыку. Но ведь такие глупости не могут быть правдой! Скажите мне, что это неправда. Моя мама… И потом эти две шизофренички… Михал и я, мы просто счастливы, как все люди, без всякого колдовства. Музыка? Подумаешь, музыка! Уф! — Она дунула. — Мы можем ее и вовсе не слушать, и все равно ничего не изменится.
— А Брэдли? Как он участвует в этой неразберихе?
— Брэдли? — Она с некоторым удивлением произнесла свою фамилию. — Брэдли… — Кэтлин пожала плечами. — Ту часть книги, над которой он сейчас работает, нельзя продиктовать, там надо все сверить по источникам. Но я разыскиваю ему материал в библиотеках. — Она зевнула. — Вчера я всю ночь переписывала новую главу… Брэдли тоже говорит, что я нуждаюсь в обществе сверстников. — Она встала, выглянула в окно. — Как пусто здесь без Михала. — Темные брови сошлись над переносицей, придавая лицу выражение суровости. — Иногда мне кажется, что Михал нужен профессору больше, чем я.
Симфония отошла в прошлое, и в самом деле ничего не изменилось, разве только то, что профессор выразил желание приехать в Пенсалос и провести у меня день.
Они приехали к полудню, на ленч. Кэтлин вела машину. Как обычно, она была в брюках и свитере, профессор же был в рубашке со стоячим воротником, галстуке-бабочке и черных блестящих штиблетах.
Я приготовила блюда по всем правилам французской кухни, позаботилась о дорогих винах. Профессор был доволен. Он смаковал суп из крабов, с нежностью поглядывал на fondue bourguignonne[17], на кочешки брюссельской капусты и на пышные crâpes Suzette[18]. Поддев вилкой кусочек сырого мяса, он опускал его в горшочек с кипящим оливковым маслом и с терпеливостью ученого и алчностью чревоугодника ждал результата. Я, хотя все это меня не слишком занимало, старалась поддерживать затеянную им дискуссию о сортах говядины, о том, при какой температуре следует жарить ростбиф, о специях для соуса. Кэтлин и Михал, которым явно наскучила эта церемония, словно индюки, кусок за куском глотали все подряд, они были и в самом деле голодны, пределом их мечтаний были картошка и пирог с вишнями.
Когда мы перешли в другую комнату выпить по чашке кофе, у Брэдли горели щеки, вид у него был умиротворенный. Кэтлин и Михал держали в руках бокалы, казалось, их мучила жажда. Они предложили прогулку на яхте. Но профессор предпочел осмотреть сначала библиотеку и коллекцию безделушек, вывезенную Фредди из Китая.
Через какое-то время он потянул Михала за рукав и усадил рядом с собой.
— А ну, покажись, мальчик! Мы так редко с тобой видимся. — Он положил свою худую маленькую руку на ладонь Михала, прикрыл глаза, после французской кухни ему необходимо было, почувствовать тепло, получить заряд чужой молодости.
— У тебя под глазами синяки, — заметил он, — не зубри все время, свежее восприятие важнее всего.
Михал пробормотал что-то невнятное, но не отнял ладони. Мне показалось, что боль и радость слились в его душе воедино.
Брэдли выпил рюмку коньяку, и румянец на его щеках стал темнее, а подстегиваемая алкоголем мысль изменила свое направление: то, что прежде казалось щекотливым и неловким, стало вдруг ясным и даже радостным. Продолжая держать Михала за руку, он обратился ко мне:
— Не могу вам передать, как переменился мой дом с тех пор, как туда вошел этот мальчик. Признаюсь, я начал уже было закисать. Миссис Мэддок умеет отлично приготовить пуддинг по-йоркширски, мой Эрнест великолепно чистит ботинки… Из большого мира нет-нет и заглянет ко мне на несколько часов какой-нибудь умник поделиться своей радостью по случаю сделанного им научного открытия, из которого следует, что человечество погибнет еще раньше, чем предполагалось. Пока я читал лекции, психология была для меня живой наукой, я имел дело с молодыми. — Он вздохнул. — Только молодых теперь совсем не стало. Увы, теперь люди родятся старыми. Раньше грудных младенцев мучили зубки, теперь — комплексы. Семнадцатилетний юноша вместо женщины предпочитает кокаин, у а девушка?