В начале ноября погода вдруг стала весенней. Снова, как год назад, когда Михал только появился в этих краях, на траве засинели островки фиалок и по дорожкам, посвистывая, скакали снегири в красных нагрудниках.
Михал не сдал конкурсного экзамена. Срезался по математике. Однако предложенный им фантастический проект театрального здания показался экзаменаторам занятным, и они разрешили ему пересдать экзамен после Рождества. Он вернулся в Пенсалос довольный и счастливый и на радостях несколько часов подряд возился с Партизаном.
Во время аварии он рассек лоб, заплывший глаз и черный пластырь над бровью делали его похожим на бандита из детективного фильма. Каждый раз, когда я пыталась заговорить о будущем, он прикрывал мне ладонью рот. Привез подарок — перекупленный у Рафала альбом разрушенной Варшавы.
— Вот, смотри, мама, — сказал он, — это мое прошлое. Все полетело к черту идеалы отца и то, что было лицом Анны, все наши квартиры, где я жил с тобой и с отцом, мои танцульки, наши ссоры, мои белые свитера, князь Юзеф, Шопен, костел Святого креста — все. Мама! Ради чего мне мучиться? Всего этого я уже не оживлю. Счастье мое, что я срезался. Тех людей спасать не мне. Не мне строить им театры. — Он криво усмехнулся. — Да и зачем вообще строить? Анархисты правы: только когда злость в людях сгорит дотла, можно будет начать все сначала. — Он повернулся на пятке. — Во всяком случае я слишком стар для нового.
— Может быть, ты скажешь все это Брэдли? — спросила я. — Пока что все, что ты говорил, касалось Польши. Но ты и здесь хотел спасать человека. Ну и как, спас?
Он мгновенно помрачнел, сел, слегка запрокинув назад голову, лицо его с черной отметиной на лбу какое-то мгновение казалось мертвым, но от одного поворота его стройной, словно бы лепной шеи снова ожило.
— Спас ли я Кэтлин?.. Вроде бы спас. Но только не от того, от чего хотел. Не от бедности, не от отцовской злобы, не от материнской глупости. Я спас ее от самой себя.
— Что это значит?
Он рассердился.
— Я не философ и рассуждать не умею. Но Кэтлин никогда не будет такой, как ее мать или отец.
— Что ты хочешь этим сказать?
Он встал передо мной, не вполне уверенно подбирая слова, но вполне уверенный в своей правоте.
— Кэтлин перестала быть собою, она стала мною. — И смиренно добавил: — А я стал ею.
И вот что случилось в следующую ночь в Труро.
Михал, как всегда, перепрыгнул через изгородь и направился к беседке. Рядом был пруд. Ярко светил месяц, и Михал увидел на водной глади отчетливое отражение мужской фигуры. Михал поспешил укрыться в беседке. И, выглядывая оттуда, сквозь тени обвивавшего колонны плюща, стал ждать Кэтлин. Вскоре появилась и она, укутанная в теплую шаль. Остановилась у беседки, поглядела на пруд. Тень мужчины отступила назад, мягкая трава заглушила шаги.
Михал не двигался с места, она тоже оставалась спокойной. Наконец, повернувшись лицом к беседке, сказала:
— Ты здесь, Михал? Как видишь, я получила твое письмо с дурацкой просьбой объясниться вместо тебя с профессором. Почему ты не сделаешь этого сам? Чего ты боишься? Неужели ты думаешь, что ему так уж нужны твои экзамены? И ты сам? А может, ты думаешь, что он самый обычный скупердяй и ему жалко денег, которые он на тебя потратил? — Она вошла в беседку и продолжала тем же громким голосом — Что бы ты там ни думал, мой милый, знай одно: я меньше, чем кто другой, гожусь на роль твоего адвоката. О нашей дружбе говорят много плохого. Люди делают вид, что преклоняются перед Брэдли, а на самом деле только ждут повода, чтобы выставить его в смешном свете. Вот поэтому я и решила тебя просить не приезжай больше в Труро. Хотя, — тут голос ее дрогнул, — я очень к тебе привыкла. И профессор будет скучать без твоих страшных рассказов, без твоей гитары…
Они вышли из беседки. Михал изобразил негодование.
— …Значит, профессор тоже меня подозревает? Не может быть! Я ценю его, как родного отца! Ну что ж… Тогда тебе и правда лучше не говорить с ним обо мне. Я напишу ему письмо. — Он поцеловал Кэтлин руку: — До свидания, старуха! — и перепрыгнул через изгородь.
На другое утро Брэдли признался Кэтлин, что ночью в парке слышал ее разговор с Михалом. Ночь была теплая, ему захотелось немножко пройтись, может быть, встретить ее, вместе немного погулять при луне. Но события развивались так быстро и приняли такой неприятный для него оборот, что он не успел и не хотел выйти из своего укрытия.
Я почти без промедления узнала о том, что случилось. Михал вернулся домой около полуночи. Она приехала к нам на другой день с приглашением от профессора: Брэдли просил, чтобы Михал переехал к ним; он решил сам позаниматься с ним математикой. Михал непременно должен снова сдавать экзамены.