– Он не умрет? – и судорожно сглотнув, добавила: – Мне еще не подошел срок, я не доносила последний месяц.
– Я ничего не могу гарантировать Вам, миледи, все в руках Господа, но незачем думать, что вы уже потеряли ваше дитя!
Все это было несколько часов назад. Или дней? Временами подступала боль и Женевьева кричала и ругалась. Затем пришли две служанки, которым было приказано сменить простыни, и она сдерживалась изо всех сил, чтобы сохранить достоинство.
Но это оказалось невозможно, когда она почувствовала, как в ее спину словно вонзаются стальные лезвия, а живот стягивает, как бы стальными полосами. Женевьева не хотела кричать и поэтому она плотно сжала зубы, застонала. И сказала, обращаясь к Эдвине.
– О, я никогда больше не сделаю этого снова! Я никогда не позволю себе познать его, чтобы не оказаться больше в таком положении! Эдвина, как ты могла, испытав однажды этот кошмар, снова выйти замуж?
Ее тетка рассмеялась.
– Ты пройдешь через это, Женевьева, и вскоре обо всем забудешь.
– Если Вы разик-другой крикнете, то это облегчит ваши страдания, не сдерживайтесь. Я знаю, что он скоро родится, – ласково промолвила Кэти.
Женевьева глянула на нее с надеждой, но в этот момент ее снова охватил приступ жесточайшей боли, и она не удержалась и вскрикнула, слезы градом посыпались из ее глаз. Она вцепилась пальцами в обмотанные простынями прикроватные столбы.
– Миледи, теперь вам следует тужиться изо всех сил! – сказала старая женщина. – Задержите дыхание, чуть приподнимитесь и потерпите немного.
Женевьева попыталась привстать, но не выдержала и откинулась назад, тяжело дыша.
– Еще разок.
Женевьева попыталась кивнуть.
– Он живой?
– Верьте.
– Эдвина! – Женевьева схватила свою тетку за руку, – никогда больше я не пойду на это. Если Тристан еще раз попробует прикоснуться ко мне, то я разорву его на мелкие части!
– Ты только что стала его женой, Женевьева!
– Нет!
– Это правда, миледи, – подтвердила Кэти. – И ваш ребенок родится законным наследником.
И снова к ней подступила боль. Женевьева пыталась держаться, пыталась слушать то, что ей говорят Эдвина и Кэти, но не смогла. Она чувствовала, как пот струится по ее телу, и в то же время ей было холодно. Она впервые по-настоящему закричала высоко и протяжно.
Тристан уже в сотый раз мерил шагами обеденный зал, под стягами славной фамилии епископа. Он рассматривал развешенное на стенах оружие, и, казалось, изучил каждую заклепку на латах, каждый штрих гравировки на мечах, каждую деталь богатого орнамента на ножках. Джон, стоявший у камина, посмотрел на Томаса, а Томас глянул на епископа, и тот начал говорить что-то утешительное, но Тристан со стоном перебил его, подошел к очагу и, взъерошив волосы пальцами, уставился в огонь.
– Это наступило слишком рано и если что-то случится…
– Тристан, прекрати винить себя!
– А кого мне больше винить? Кто приволок ее сюда и кто едва не задушил, закрывая ей рот.
– Сын мой, – начал епископ, молитвенно сложив руки у груди. – Вы соединились перед Всемогущим Господом, Божеству не задают вопросов.
Тристан с криком стукнул кулаком по стене.
– Где же был Бог во время трагедии в Бэдфорд Хит, и где он теперь? Какой большой грех совершил Тристан, что Господь позволил убить Лизетту и ее неродившееся дитя, а теперь готов лишить его Женевьевы и… Это я во всем виноват, – выдохнул он и обессиленно рухнул в кресло.
Джон поднес Тристану подогретого вина в бокале венецианского стекла, тот машинально отхлебнул.
– Ты женился на ней, – мягко сказал Джон. – Это была единственно правильная вещь, которую следовало сделать.
– Конечно, конечно!
Не в силах усидеть на одном месте, он резко поднялся и стал снова расхаживать по комнате, держа в руках бокал. Затем одним глотком осушил его, и поставил на стол. Тристан скрестил руки на груди и, приостановившись сказал:
– Мне следовало жениться на ней сразу, как только я узнал. Я люблю ее, всегда любил! Любил! Ведь Женевьева была искренна, когда говорила, что ни за что не выйдет за меня замуж, а я все-таки привел ее сюда и силой притащил к венцу. Господи! Смилуйся, не дай умереть этой женщине и нашему ребенку.
«Если только Женевьева останется после этого жива, я клянусь, что никогда не стану ее ни к чему принуждать», – с отчаянием шептал он про себя.