Тристан, с удовлетворением отметив присутствие Франциска Паолийского, склонился над ложем больного. Из-под одеяла, скрадывавшего очертания иссохшего старческого туловища, виднелись только голова в капюшоне на седых волосах, да тонкая правая рука, чуть приподнявшаяся и снова упавшая. Преклонив колени, Великий прево коснулся губами монаршей руки, как когда-то давно-давно, когда они — и Людовик, и куманёк — оба были молоды, когда государь, взойдя на трон, призвал отцовского советника, забыв его участие в подавлении Прагерии*, принимая к себе на службу.
— Кум мой, ты всё так же предан мне, — дрогнувшим голосом проговорил Людовик, с трудом шевеля губами. — Исполни для меня одно поручение, в точности выполни… В Амбуаз, Тристан! Скачи в Амбуаз, позови ко мне дофина! Пусть он придёт…
Глаза утомлённого монарха закрылись. Людовик берёг силы — ему предстояло многое сказать сыну. Не мешкая, Великий прево отправился на конюшню, приказав седлать самого быстрого коня. Он, пригнувшись к луке седла, пугая встречных, мчался во весь дух по дороге, вьющейся вдоль северного берега Луары, торопясь в замок Амбуаз, чтобы как можно скорее привезти дофина. Самый надёжный гонец, какого только мог сыскать Людовик Одиннадцатый, спешил с донесением, не зная, что исполняет последний приказ своего государя.
* Прагерия — восстание феодалов против короля Карла VII, возглавляемое дофином, будущим Людовиком XI. В подавлении восстания принял участие и Тристан Отшельник.
========== Глава 19. Агония ==========
Гожо, вожак цыганского табора, размышлял, не слишком ли его люди злоупотребили гостеприимством Турени и снисходительностью Великого прево. Волей или неволей, придётся сниматься с насиженного места, не дожидаясь неприятностей. До первых холодов покуда далеко, а старая римская дорога, тянувшаяся от самого Парижа через Орлеан и дальше, в Пуату, манила вперёд — в край лесов и болот, ручьёв и заросших осокой каналов, солончаков и песчаных дюн, обрывавшихся на берегу Бискайского залива. Туда, где есть спрос на их ремесло, где стража приветливее, а ворота Пуатье, быть может, распахнутся перед путешественниками. Кроме того, цыганский барон надеялся, что новые заботы и впечатления помогут Ферка скорее забыть прекрасную содержанку синдика. Юношу словно подменили с тех пор, как девушка с козочкой впервые пришла к табору. Вместо того чтобы выбрать жену из своего племени, Ферка грезил о девице, которая даже имени настоящего никому не открыла, утаила и имя своего хозяина. Гожо похолодел, когда случайно услышал, как слуга назвал госпожой Агнесой ту, что сказалась цыганам Эсмеральдой. Вожак был достаточно умён, чтобы понять, какую именно Агнесу привело к ним провидение и какой синдик ей покровительствует, и достаточно благоразумен, чтобы держать язык за зубами. Содержанка Великого прево - цыганка! За такой секрет можно было поплатиться головой. К несчастью, Ферка оказался не столь сметливым, как египетский герцог, он не понимал, почему Гожо препятствует встречам с Эсмеральдой. Вожак, в свою очередь, не решался открыть ему правду. Ферка слишком несдержан, тайна цыганской подруги прево вылетит из его уст и пойдёт гулять дальше. Гожо не хотел навлекать на табор гнев Тристана Отшельника.
Когда девица исчезла, молодой цыган истосковался по ней, всё бродил по округе как неприкаянный в надежде случайно встретить её. Гожо нёс ответственность за каждую жизнь в таборе. Он боялся, как бы Ферка, вконец отчаявшись, не решился проскользнуть в городские ворота мимо стражи. Тогда висеть ему в петле на площади Плюмеро — прево Тристан не привык шутить.
— Походи-ка по лесу близ Плесси, это так же опасно, как пытаться пробраться в Тур, — увещевал вожак, — там ты увидишь тех, кого вздёрнули на пищу воронам по приказу господина прево. Им висеть там, покуда совсем не истлеют. Такая же участь ждёт и тебя, если не выбросишь вон из сердца ту девушку. Не ищи её!
— Ты говоришь мне это каждый день, баро Гожо! — отвечал Ферка, понурившись, ковыряя землю большим пальцем босой ноги. — Я понимаю тебя, но сама мысль о ней невыносима! Два месяца я разлучён с ней — это как два года. Я не знаю, что с ней, не могу позабыть её, а ты хочешь отнять у меня и последнюю надежду.
— Пройдёт и два года, и три, смирись — ты больше не увидишь её никогда, — стоял на своём барон, равнодушный к мукам первой юношеской любви. — Береги голову, пока она крепко сидит на плечах. Дорога излечит тебя.
Молодой оборванец потупил горящий взор, притворившись, будто внял наставлениям старшего. Он не мог смириться с мыслью о предстоящей разлуке с местами, к которым прикипел душой — покинуть Турень значило лишиться последней возможности увидеть Эсмеральду. Многие лье, отмеренные безжалостным расстоянием, пролягут между ними. Наивная надежда, на какую способны только дети и влюблённые, питала чаяния Ферка. Он не мог смолчать.
— Нет нужды торопиться в долгий путь, баро Гожо! — уверенно произнёс он. — Скоро грядут перемены.
Вожак усмехнулся, поправил расшитый шёлком кушак на поясе, окинул взглядом своих людей, занятых насущными заботами.
— Ты обрёл дар предвидения, Ферка, что решаешь за весь табор? Или сам мессир ле Дэн поделился с тобой вестями? — осклабился он, демонстрируя крепкие зубы, способные с лёгкостью щёлкать орехи и обгладывать кости.
Ферка не смутился. Пусть он появился на свет от безродных отца и матери, пусть скитался вечным странником, но он умел наблюдать и делать выводы из увиденного. Слоняясь по окрестностям, пытаясь прогулкой отвлечься от тоски, он встретил того, кого одинокому путнику лучше не встречать там, где высятся стены Плеси-ле-Тура. Осторожный цыган нырнул в придорожные заросли, а всадник, даже если и заметил его, был слишком занят гонкой, чтобы прерывать её ради преследования чужака. Пытливое воображение Ферка подсказало ему причину спешки Тристана так же ясно, будто бы он сам находился подле королевского ложа и слышал приказ Людовика.
— Я видел сегодня… Видел Великого прево, — зашептал молодой цыган на ухо барону. — Он нёсся как бешеный по дороге на Амбуаз. Что могло заставить его так всполошиться, если не нечто, из ряда вон выходящее?
— Мало ли какого дьявола ему понадобилось, — отмахнулся осторожный Гожо, понимая, куда клонит юнец. — Небось, прибыл очередной старец, или просто его величеству пришло на ум справиться о самочувствии дофина, а ты придумал невесть что.
— Либо наш христианнейший король… — продолжал Ферка, однако старший товарищ, сделав страшные глаза, закрыл ему рот ладонью.
— Ч-ш-ш, щенок! Нашего ли это ума дело? Будет как я сказал, а если вздумаешь снова отлучиться из табора, вздую плетью так, что ты долго не сможешь спать на спине. Помни мои слова, Ферка!
Сделав такое внушение, цыганский герцог неторопливым шагом отправился прочь. Он ещё сильнее утвердился в намерении покинуть стоянку и отправиться искать переменчивое счастье.
Тристан, ни на секунду не задерживаясь, чтобы перевести дух или дать отдых коню, которого понукал лететь вперёд, достиг городка Амбуаз. Здесь ему пришлось несколько умерить свой безудержный бег, пробираясь по оживлённой улице, тянущейся вдоль Луары. Прохожие поспешно отскакивали в стороны, испуганно жались к стенам домов, пропуская всадника, ничуть не заботящегося о тех, кто попал под копыта его скакуна. Великий прево был близок к цели: впереди, подобно маяку, устремились ввысь белокаменные остроконечные башни замка Амбуаз. Здесь проживали близкие Людовика: супруга, Шарлотта Савойская, дочь Анна с мужем Пьером де Божё, сын — дофин Карл, его маленькая невеста, а также их многочисленная свита. Здесь, в Амбуазе, на площади Карруар произошла первая встреча дофина с Маргаритой Австрийской, предназначенной ему в жёны. В замке появились на свет дети Людовика и Шарлотты, здесь, в капелле Святого Михаила, король в присутствии пятнадцати баронов огласил устав созданного им рыцарского ордена. Тристан, следовавший за Людовиком, как тень, сохранил в памяти пышную церемонию, сопровождавшую учреждение ордена Святого Михаила, призванного противостоять Золотому руну Великого герцога Запада*.