— Реймс, улица Великой скорби! Шантфлери! Может, слышали? — стонала затворница.
Тристан л’Эрмит фыркнул. Он был в Реймсе на коронации Людовика Одиннадцатого. Девчонка тогда ещё даже не родилась. Он не помнил никакой Шантфлери. С какой стати ему помнить непотребных женщин? Он встречал и вдов, и скорбящих матерей. Его жена давно ушла из жизни и он не тосковал по ней ни минуты. Он не питал привязанности к собственным сыновьям, которых видел от силы раз в год. Что ему мольбы полоумной старухи? Однако голос её, надрывный, доносящийся словно из разверстой могилы, что-то бередил в нём. Тристан почувствовал, как перехватило дыхание, спину обдало холодом. То, несомненно, души убитых, тех невинных, что он погубил, взывали к нему устами затворницы! Тристан вздрогнул. Нечто неведомое застилало ему глаза, горячая капля обожгла щеку. Из глаза лютого волка скатилась слеза. Возможно, первая за всю его жизнь.
— Такова воля короля! — промолвил он охрипшим голосом, торопясь преодолеть слабость.
Цыганку вместе с матерью, цепляющейся за её одежды, выволокли из кельи. Тристан расширившимися глазами смотрел на свою жертву. Его, растревоженного мольбами Гудулы, поразила необычайная красота девушки.
— Ах, чёрт! — прорычал он сквозь зубы.
Цыганка представилась ему статуэткой из тончайшего китайского фарфора. Сейчас её грубо толкнут, разобьют, растопчут в мелкое крошево осколки. Неожиданно оцепеневшая от ужаса девушка подняла голову. Взгляды жертвы и охотника встретились. Сердце Отшельника пронзила острая боль. Не такая, как от меча, стрелы или от кулачного удара. Совершенно другая, незнакомая. Тристан не знал ей названия. Исповедь затворницы взволновала его и теперь в его мозгу, привыкшему к беспрекословному повиновению, шла напряжённая работа. Великий прево находился перед сложным выбором. Он исполнял приказ короля, такой же святой, как воля самого Господа. В стальных лапах палача билась девчонка шестнадцати лет, девчонка с глазами загнанной лани, проникающими прямо в душу.
Анрие Кузен, с трудом оторвав мать от дочери, накинул на шею девушки петлю.
— Нет! Нет! Не хочу! — крикнула цыганка. Тело её обмякло.
Тристан смотрел. Обезумевшая мать, собрав последние силы, вонзила зубы в руку палача, прокусив до крови. Затворницу оттолкнули. Она упала на мостовую и больше не поднялась.
— Оставь девчонку! — глухо рыкнул Тристан.
Промедли он несколько секунд — он бы уже не произнёс этих слов. Его слышал только Анрие Кузен.
— Но как же воля короля? — опешил палач. Не случалось прежде такого, чтобы осуждённого забирали у него прямо подле эшафота.
— Это уж моя забота! — проворчал Великий прево, оскалившись по-волчьи.
Девушка, когда он взял её на руки, свесила голову, как подстреленная птица. Тристан думал. Он впервые в жизни ослушался приказа, позволил низменной слабости одержать верх. Великий прево знал, где спрячет цыганку. В Париже у него был дом, пустовавший после смерти жены и отъезда сыновей. Туда он и отвезёт колдунью. Бродяги разбиты наголову, осталось только бросить их трупы в Сену, с чем солдаты справятся без главного начальника. Ничего не случится, если оставить отряд на час.
— Анрие Кузен! Отвези тело затворницы на Монфокон, — скомандовал Великий прево. — А вы, — обратился он к стрелкам, — гоните прочь зевак, затем ступайте на Соборную площадь. Там для вас полно работы!
Отдав указания, Тристан устроил бесчувственную девушку поперёк седла, как военный трофей, затем сам сел на коня. Ему предстояло торопиться, если он хотел добраться до дома, не привлекая излишнего внимания.
========== Глава 3. Где колдунья? ==========
К тому времени, когда Тристан Отшельник, поручив цыганку заботам слуг, вернулся к собору, солдаты уже очистили площадь. О ночном побоище напоминали разрушенные двери главного портала, потёки застывшего свинца и следы крови. Клочья одежды и оброненное нападающими оружие подобрали. Камни, сброшенные Квазимодо на головы штурмующих, перенесли и сложили у стен собора. Погибших, как было велено, не разбирая, где бродяги, где солдаты, бросили в Сену. Вероятно, на днях какого-нибудь рыбака ожидал неприятный улов, а жильцам домов на мосту придётся отправлять в дальнейшее плавание раздутый труп, прибитый течением к свае. Осталось лишь одно неубранное тело, над которым двое солдат препирались с высоким представительным священником. Поодаль столпились любопытствующие, выжидая, чем кончится дело. Великий прево тут же направился к спорщикам.
— Гром и молния! — выругался он, тесня людей грудью своего коня. — Почему вы мешкаете, а этот прохвост до сих пор не кормит рыб, как его приятели?
— Господин прево, — ответил один из стрелков, — этот священник кидается на нас и не даёт унести труп, поскольку хочет похоронить его по-христиански.
Тристан внимательнее взглянул на священника, сразу узнав в нём того, кто недавно навёл погоню на след беглянки. Великий прево и раньше пару раз встречал этого человека — то был учёный муж Клод Фролло и король порой обращался к нему за советами.
— Почему же, отец Клод, — продолжал Тристан, понизив голос, — вы так хотите спровадить именно этого прощелыгу на тот свет под церковные псалмы?
Мертвенно бледный священник храбро посмотрел на Великого прево, помедлил и с отчаянием сказал:
— Он мой брат! Прошу вас как христианина, уведите ваших людей, дозвольте мне проститься с ним, как подобает!
Тристан был по горло сыт на сегодня историями о потерянной и приобретённой родне. Он уже проявил достаточно милосердия и не стремился во второй раз подряд нарушать волю короля. Мёртвым — вода, живым — петля! Изуродованное тело, в котором с великим трудом узнавался белокурый молодой человек, вызывало у него отвращение.
— Ваш брат шёл с остальными грабить храм? — удивился он, склоняясь с седла, вглядываясь в мертвеца. — Он покрыл позором ваше имя, поднял на вас руку, а вы ещё воете над его останками?
— Он был моим братом! Заблудшее дитя, он причинил мне много горя, но я любил его, — упорствовал священник голосом смертельно уставшего человека. — Видит Бог, я любил его. Знаете ли вы, что значит любить?
Отшельник не знал. А если любить значило терпеливо сносить дурное отношение, не смея отплатить тою же монетой, то и не желал знать.
— Довольно! — кисло поморщился Тристан и крикнул переминавшимся в ожидании стрелкам. — Тащите эту падаль в Сену!
Клод, издав звериное рычание, преградил путь солдатам, но те, бесцеремонно оттолкнув его, схватили труп за ноги, поволокли по мостовой. Разбитая при падении голова мертвеца колотилась о камни, оставляя на них ошмётки содержимого, не слишком хорошо служившего хозяину при жизни.
— Эй, дурни, замотайте мертвяку голову, не то он наследит до самой набережной! — напутствовал Тристан, вытянувшись на стременах.
Священник не тронулся с места. Он пошатывался, руки его повисли, будто плети, казалось, он вот-вот упадёт и тут же, перед собором, отдаст Богу душу.
— О, есть ли в вас хоть что-то человеческое? — едва слышно простонал он.
Тристан, обладавший хорошим слухом, уловил его жалобу. Священник, сам того не подозревая, затронул свежую рану.
— На моё счастье — нет, — оскалился Отшельник, — а то бы и я стенал, как болван, по тем, кто недостоин сожалений.
Оплёванный Фролло смолчал. Одному Всевышнему ведомо, что творилось в тот миг в его душе и какие мысли возникли в его голове. Высокое чело его нахмурилось. Внезапно некое воспоминание заставило его тело конвульсивно дёрнуться.