— Да. У меня была другая.
— Другая. — Она уже не спрашивает, она утверждает.
— Я был с другой женщиной. Мне не хотелось так поступать, но все же это случилось. Потому и уехал. Я не мог вернуться к прежней жизни и делать вид, будто ничего не изменилось. Мне было не выдержать…
— Да знала я, — перебивает Лиз.
— Знала?
Нет, не может быть. Разве можно удержать такое знание в себе?
— Да. Но почему ты выбрал эту девчонку?
— Какую девчонку? — спрашиваю я, а сам думаю: «Ивонн? Нет, до этой темы мы еще не добрались…»
— Не нужно притворяться, — хмурится Лиз, — потому что я все знаю. Марта… — Она произносит это имя так, словно сплевывает что-то мерзкое.
Я смущенно хмыкаю.
— Ни разу в жизни не прикасался к Марте, — отвечаю я, и лицо Лиз наполняется безграничной ненавистью.
— Не лги, — цедит она сквозь зубы.
— Я не лгу. Это была не Марта.
— А?.. — Лиз вопросительно умолкает.
— А Элиде. Прости.
И тут у Лиз подгибаются колени.
Она падает на пол.
— Но я столкнула ее…
— Кого?
— Я столкнула ее… И он умер.
— О чем ты?
— Но он был от другого. Он был не твой. — Кто?
— Он! Ребенок.
— Лиз! Что ты натворила?
— Сейчас расскажу тебе секрет, — сказала женщина мужчине.
— У тебя есть секреты? — удивился мужчина.
— Всего один. Слушай: даже если Тристан взорвется…
— Такого не случится.
— Это же секретная история. А значит, в ней может случиться что угодно.
— А в жизни нет.
— Откуда ты знаешь?
— Глупая женщина. Я видел мир!
— И что, это сделало тебя мудрецом?
— Ну, пусть не мудрецом, но все-таки я помудрее тебя буду, — улыбнулся мужчина.
— Какой ты самодовольный. Мне достался самодовольный мужчина!
— И ты восхищаешься им.
— И я его терпеть не могу! — Женщина толкает мужчину в бок.
— Пошли танцевать, — говорит мужчина и смеется.
Берет женщину за руку и танцует с ней по кругу, еще по кругу и в сторону. Белые носочки на ногах женщины сверкают.
Но почему женщина так беспокоится из-за этого?
У нее красивые загорелые лодыжки, да и в объятиях мужчины она не замерзнет.
Эдинбург семи морей, Тристан-да-Кунья
Счастье Марты желтое, а у печали нет цвета.
Ранним утром Марта стоит на смотровой площадке. Горизонт подернут рассветной дымкой, влажный воздух проникает сквозь одежду и добирается до кожи. Он проходит через мембраны и сухожилия туда, где человек становится не плотнее, чем птичья слеза, и снова превращается в пустоту.
Марта ждет.
Наконец дымка рассеивается, море проступает сквозь нее. Каждый день оно разное — то синее, то зеленое, то белое от пенных бурунов. Солнце встает и приносит новые цвета, высвечивает рыболовные суда, которые покачиваются в бухте, подергиваясь на канатах.
«Тристания» и «Виолетта». Сегодня они останутся у берега.
Сегодня муж не будет рыбачить, Марта не будет преподавать, а дочь будет тихо спать в своей кроватке. Потом она проснется и наполнит дом своими шажками и бесконечными вопросами.
А у ослика есть сердце?
А у облаков есть руки?
Марта вспоминает еще один дочкин вопрос, который прозвучал, словно из пустоты:
А у меня есть сестренка, которую я не вижу?
Небо проясняется, теперь уже совсем рассвело.
Эдинбург семи морей, Тристан-да-Кунья
Дочка забегает в дом и громко хлопает дверью.
— Пап, я с птичкой познакомилась! — сообщает она с таким воодушевлением, что я не нахожу в себе сил пожурить ее за хлопанье дверью.
— Да ты что! Какой-нибудь особенной?
— Она со мной разговаривала, вот так. — Дочка щебечет, подражая птичьему голосу.
— И что это означает?
— «Ты мой друг?»
— Она так и сказала?
— Ага. — Дочкины черные волосы падают на лоб, хотя утром я прихватил их заколкой.
— Ну, значит, теперь у тебя есть новая подруга!
— Да, да! Только я не знаю, куда она улетела.
— Она непременно вернется.
— Откуда ты знаешь?
— Птицы всегда возвращаются сюда.
— Как они находят дорогу?
— Благодаря инстинкту.
— Что это значит?
— Это значит, что есть вещи, которые ты просто знаешь, хотя и не можешь объяснить. Словами, по крайней мере. Чувствуешь, что тут бьется, тук-тук, и знаешь, — говорю я, поднося руку к груди.