— Может быть, может быть, — вздохнул Диагор. — Но у меня — другое, мне травы не помогут.
— Отчего же? — усмехнулся Демокрит. — Я бы попробовал…
— У тех женщин лица иссохли от солнца, от ветра, от соли… Одним словом, от внешних причин. Причина же моего уродства лежит глубоко во мне, — он коснулся рукой груди, — вот здесь, в сердце. Причина моего уродства — страдания. А чем можно излечить страдания?
— Ты невыносим, — сказал Демокрит и встал. — Вспомни историю об излечении глухого, которую я тебе рассказал. — Он подошел к открытой двери, стал смотреть вверх, на звезды. — О каких страданиях ты говоришь? Ведь не было у тебя никаких страданий, Диагор. Ты выдумал их. А болезнь твоего лица вполне излечима. Я берусь избавить тебя от морщин и желтизны за месяц, если ты будешь приходить ко мне хотя бы раз в пять дней. Согласен? — он повернулся к Диагору.
— Ну хорошо же! — ответил Диагор, закипая от злости. — Так, значит… — он поднес было кружку ко рту, но не стал пить — ударил ее оземь. — Ты отнимаешь у меня право на страдания. Ты хочешь сказать, что душа моя пуста, а на лице — глупая маска. — Он встал и подошел к Демокриту: — Но ты заблуждаешься, Демокрит. Ты думаешь, что перед тобой тот несчастный мальчишка, которого ты купил у Фарсия, чтобы блеснуть перед друзьями своей добротой… Нет, Демокрит! Ты меня не знаешь! Я сумею постоять за себя! Пропусти! — он толкнул загородившего ему дорогу Демокрита плечом. — Пропусти!
— Успокойся, — сказал Демокрит, беря Диагора за плечи. — Мы не допили вино.
— Мне противно пить в твоем доме, — ответил Диагор.
— Мы не закончили наш разговор.
— Мне противно говорить с тобой! — Губы Диагора дрожали, он поводил плечами, словно хотел вырваться, выставлял вперед подбородок, шумно дышал.
— И все же я прошу тебя, — ласково заговорил Демокрит. — Перестань злиться. Я не хотел тебя обидеть. Но ты такой вспыльчивый. Прости меня, Диагор, — он погладил его ладонью по голове. — Ну? Прости.
Диагор оттолкнул его руку но не слишком решительно. Демокрит снова коснулся ладонью его волос, потом обнял, прижал к груди.
— Раздавишь, — проговорил Диагор и нервно засмеялся: злость угасла в нем, побежденная лаской Демокрита. Но ему не хотелось, чтобы Демокрит увидел это, он еще какое-то время говорил резко, но все же подчинился Демокриту, опустился перед скатертью, на которой стоял кувшин с вином и лежали куски сыра.
— Клита! — позвал Демокрит.
Клита в то же мгновение появилась в дверях, будто засветилась в темноте.
— Кружку Диагору. Он разбил свою, уронив…
Клита принесла новую кружку. И пока подавала ее Демокриту, успела сообщить, что слуги Диагора насытились и храпят в соседней комнате, что в колодце поет лягушка, что приходил какой-то человек, но, увидев ее, Клиту, пустился наутек.
— Должно быть, тот, который ночевал здесь раньше, бродяга, — предположила Клита. Она сказала также, что Алкибия сидит на ограде, смотрит на звезды и улыбается от счастья…
— Хорошо, Клита. Мы еще не окончили разговор, — остановил ее Демокрит. — Я позову тебя потом, когда понадобишься…
— Где сидит Алкибия? — спросил Диагор, когда Клита ушла.
— На ограде, — ответил Демокрит.
— Почему?
Демокрит пожал плечами, налил в кружку вина, протянул ее Диагору, сказал:
— Не будем больше ссориться. От ссоры болит сердце. Я знаю, отчего так бывает: в сердце скапливается много беспокойных мыслей, они бьются в нем, как дрозды в силках, разрывают его… Не будем больше ссориться, — он поднял свою кружку с вином. — Никогда.
— Никогда! — согласился Диагор.
Потом они молча ели сыр и посмеивались, бросая друг на друга дружелюбные взгляды.
— Да, — сказал Диагор, — продолжим все-таки наш разговор. Я благодарил тебя за мысль о том, как лучше распорядиться деньгами. Надеюсь, Демокрит, что свой мудрый совет ты подкрепишь делом. Ведь добрый совет, не подкрепленный добрым делом, — пустая болтовня. Не так ли?
— Клита! — громко позвал Демокрит. — Иди к нам, Клита!
— Зачем? — удивился Диагор. — Не нужна нам Клита!
— Нужна!
Клита пришла и села у порога.
— Теперь говори, — сказал Демокрит Диагору. — Клита нам не помешает. Тем более, что разговор касается и ее.