Клита замахала на него руками.
— Вот и твои животные, которых ты приводила мне в пример, — засмеялся Демокрит, — кажется, не знают богов.
— Зато боги знают о них, — сказала Клита.
— И обо мне?
— И о тебе.
— Интересно, что они знают обо мне. Не слышала ли ты чего?
— Того, что говорят боги, не слышала. Слышала, что люди говорят.
— И что же они говорят?
— Что братья твои стыдятся тебя; что промотал ты наследство, полученное от отца; что не желаешь обрабатывать землю, подаренную тебе, что живешь на средства своей няньки-рабыни… — Клита заплакала, закрыла лицо руками.
— Что еще? — спросил Демокрит, мрачнея.
Клита молчала. Он шагнул к ней, положил ей руки на плечи.
— Что еще? — повторил он сурово.
— Ничего больше, — хотела было увернуться Клита, но он сжал ей плечи, приказал говорить.
— Не молчи! — сказал он. — Не молчи! Клита, я хочу знать, что болтают обо мне на базарной площади. У всякой болтовни есть источник. Я хочу определить, где этот источник, кто злословит обо мне.
— Говорят еще, что ты, дав Алкибии свободу, все же не отпускаешь ее, добиваясь ее любви…
— Ты все это слышала своими ушами, Клита? Ты ничего не выдумала?
— Ничего.
Он отпустил плечи няньки, обнял ее, погладил по голове.
— Ты-то ведь знаешь, что это не так, Клита?
— Знаю.
— Все базарные сплетники не стоят прядки твоих волос, — сказал Демокрит. — Твое слово защитит меня перед богами, а люди мне не сделают зла.
Он ушел за дом, опустился на свою каменную скамью и долго сидел, ничем не занимаясь, хотя его ждали травы и камни — предмет его послеобеденных исследований.
Потом он услышал во дворе голоса и пошел посмотреть, кто там разговаривает. Двое юношей стояли у дома и требовали от Клиты, чтобы та проводила их к нему, к Демокриту. Увидев его, они замолчали. Демокрит подошел к ним, спросил, чего они хотят. Юноши переглянулись, посмеиваясь.
— Ты Демокрит? — спросил тот, что был повыше ростом.
— Да.
— Говорят, что ты предсказываешь погоду, излечиваешь больных и знаешь первопричины всего сущего. Так ли это? — спросил все тот же юноша.
— И правда ли, что ты презираешь богатство? — спросил второй.
— Сначала скажите мне, кто вы, чтобы я не подумал, будто вы плохо воспитаны, — сказал Демокрит. — Потом я отвечу на ваши вопросы, если найду, что они заданы не из праздного любопытства.
Судя по тому, что одежды юношей были из хорошей шерсти, что на ногах у них были крепиды на толстых многослойных подошвах, которые надежно защищали их от острых камней, юноши принадлежали к богатым семьям. Об этом же говорил и тот аромат, который они источали — аромат дорогих масел. У обоих в руках были резные, инкрустированные самоцветами посохи. Тот, что был повыше ростом, носил на плече дорогую застежку.
Юноши назвали свои имена.
— Что еще вы можете сказать о себе? — спросил Демокрит. — Имена — только имена. Кто вы?
Юноши прыснули от смеха. Тот, что назвался Клитагором, сказал, что он сын архонта Демомела.
— А сам ты кто? Что ты знаешь, что ты умеешь?
— Он может выпить десять хеников39 вина и не опьянеть, — ответил за него другой, назвавшийся Хармидом.
— Хармид всегда выигрывает в кости. Выпей и сыграй с нами в кости, Демокрит, — предложил Клитагор. — Надеюсь, у тебя найдется хотя бы амфора вина? Кости мы принесли с собой.
— Кто вас прислал? — спросил Демокрит. — Кто вас научил быть дерзкими со мной?
— Мы не станем играть с ним в кости! — пятясь к воротам, захохотал Хармид. — С ним играть — только время терять. У него ни вина, ни денег нет! Он нищий!
— Мудрецы не могут быть нищими, — поддержал его Клитагор, тоже пятясь к воротам. — Даже дураки находят способ добывать деньги! Нищим может быть только идиот!
Демокрит поднял с земли камень и замахнулся им. Юноши побежали прояь, хохоча и выкрикивая оскорбления. Демокрит взглянул на Клиту. Она стояла у дверей дома и кусала губы. Демокрит бросил камень на землю, отряхнул руки и сказал:
— Они испортили мне день, я же испорчу им всю жизнь! Я назову их ослами. Так их и станут называть во всей Элладе при их жизни и потом, пока люди будут читать на том языке, на котором я пишу. Впрочем, и это было бы слишком большой честью для них. Я ни слова о них не напишу. И память о них исчезнет вместе с ними. Да будет так.
Он снова направился было к своей скамье, но, дойдя до угла, остановился и спросил, повернувшись к няньке: