Завтрак — вино и хлеб — ему принесла Алкибия.
— Вот я, — сказала она.
— Что? — не понял Демокрит.
— Вот я. Я никуда не делась, — засмеялась она. — Клита велела так сказать.
— А, очень хорошо, Алкибия! Я рад видеть тебя, — ответил Демокрит, принимая из ее рук хлеб и вино. — Побудь со мной.
— Клита посылает меня в город, торопит…
— Зачем?
Алкибия засмеялась, не сразу ответила:
— Велела… Велела чеснока купить.
— Купить? За какие деньги?
— Не знаю.
— Позови Клиту, — приказал Демокрит.
Клита пришла без Алкибии. Демокрит спросил, откуда у нее деньги.
— Я не хотела тебе говорить, — ответила Клита, — но кто-то по имени Фавборий прислал своего слугу с деньгами. Сто драхм.
— И ты взяла?
— От Диагора не приняла. А от этого…
— Ладно. Фавборий проиграл мне. Я плыл на его корабле. Мы заспорили с ним о ветре. Я выиграл.
Глава седьмая
Он проснулся перед самым восходом солнца. Впервые почувствовал, что озяб.
Растирая ладонями плечи и грудь, подумал о том, что приближается осень, что нынешнее прохладное утро — ее первое дыхание.
Клита уже не спала, доила во дворе козу. Демокрит кивнул ей, направился к колодцу.
Умывался долго — вода приятно освежала, унимала боль в висках. Эта боль от порошка травы, которую он испытывал вчера. Во рту до сих пор сохранился ее вкус и легкое жжение.
Он отпил несколько глотков холодной воды. Ему показалось, что она пахнет медом. Простая вода в сравнении с горечью кажется сладкой. Не всякое сравнение открывает истину, но лишь сравнение в мыслях. Ощущения часто обманывают. Ведь вода — всегда вода, не имеет ни вкуса, ни запаха.
— Я иду в город, — сказал он Клите, когда та принесла ему молока и хлеба — теплого козьего молока и сухую хлебную лепешку.
— Зачем? — удивилась Клита. С тех пор как они поселились здесь, Демокрит ни разу не покидал усадьбу.
— Хочу посмотреть на людей и послушать, что они говорят, — ответил Демокрит. — Я слишком много трудился и, кажется, устал. Алкибия говорила, что Протагор вернулся из Афин, откуда его изгнали за безбожие. А ведь и Протагор был другом Перикла и написал конституцию для Фурий40. Мир ухудшается, Клита, если он преследует философов…
Клита вздохнула, прикрыла глаза ладонью — жест уставшего от размышлений человека, — сказала, не глядя на Демокрита:
— Возможно, ты встретишь в городе Алкибию. Скажи ей, что я жду ее.
— Алкибия уже ушла? Так рано? — удивился Демокрит.
— Она ушла вчера… Нет-нет, не надо беспокоиться, — остановила Клита Демокрита, вскочившего при этих словах на ноги. — Не первый раз она остается в городе. Ведь она свободна…
— Где она ночует? — спросил, нахмурившись, Демокрит.
— Не знаю. Говорит, у друзей…
— Почему раньше молчала? — спросил Демокрит.
Клита опустила голову, не ответила.
— Ладно, я скажу ей. Если увижу… Это кто же ее друзья?
Он вышел из дому в мрачном расположении духа. Глядел под ноги, обивал посохом стебли придорожного бурьяна.
Глубокая пыль по дороге была прохладной. Ноги утопали в ней по щиколотку. Роса, выпавшая за ночь и повисшая капельками на травах, сделала пыль не влажной, а тяжелой, нелетучей. Ноги погружались в нее, как в воду, и, как вода, она продавливалась между пальцами ног, затягивала следы.
Накануне Демокрит попросил Клиту подстричь ему волосы, сам поправил усы и бороду. На нем был голубой гематий, совсем новый — подарок брата Дамаста. Опрятный вид, приличная одежда — лучший способ не привлекать к себе внимание горожан. А это важно, когда хочешь побродить по городу, потолкаться на рынке и на агоре среди людей. Вот только сучковатый посох, возможно, не совсем обычная для абдеритян вещь. И пожалуй, найдется немало бездельников, которые спросят: «Эй, зачем ты таскаешь с собой эту палку? Ты собрался кого-то проучить?» Его посох — дань привычке, которая укрепилась в нем в долгих путешествиях. Перепрыгнуть через канаву, отогнать бродячую собаку, перейти через реку, подняться по тропе в горы, опереться, когда устанешь, — тут всегда на помощь придет добрый посох. Демокрит сам вырезал его из ветки ореха, которую обломал ветер.
— Ты собрался кого-то проучить? — спросила его Клита, когда он обрубал на ветке сучья.
— Да! — засмеялся он в ответ. — Но еще не решил, кого.
— Проучи Алкибию, — сказала Клита.
Он не понял, на что она тогда намекала.
Вдоль городской стены он спустился к самому морю и остановился, пораженный необыкновенной тишиной, царившей в природе, абсолютной гармонией покоя и света. Море можно было сравнить с небом. Трудно было отличить море от неба. Простор как бы удвоился, умножилось пространство, свободное для полета, проницаемое для света. Берег — словно конец земли, ее последняя кромка. Дальше — бездна. Берег и все, что было на нем, будто затаили дыхание в восторге перед этой сопредельной голубой бесконечностью. Демокрит невольно сделал шаг назад, так реально было ощущение великой грани, за которой — только свет. Если зрелость движения — покой, то вот вершина этой зрелости — миг между выдохом и вдохом, редчайшее равновесие. Потом он услышал крик летящей чайки и стал искать ее взглядом в накаляющейся синеве. Потом за его спиной раздались шаги, он оглянулся и увидел человека, несущего корзину с рыбой.
40
Фурии — афинская колония на юге Италии, была основана Периклом в середине 40-х годов в V в. до н. э.