Зато, если требуется что-то поднять или перенести, под рукой всегда молодые здоровые парни.
Что у нас случилось за время, что он отсутствовал? Ректор открыл первое сообщение, пробежал его глазами. Это… ладно, это мелочи, Морлис справится. А тут? Господин Гуан задумался, потом ударил по кнопкам. Привычно заскрипела доска.
— Господин ректор…
Сорби недоумённо поднял взгляд на Туа.
— Что случилось?
— Прибыли, господин ректор, — ответил охранник. — Морси.
— Какое?.. — Ректор помотал головой. — Тритон! Забыл про всё на свете!
Он споро закрыл сеанс связи и встал. Спину ломило. Мягкий диван вагона — не лучшая замена жёсткому, но удобному креслу, которое стояло в его собственном кабинете. Однако, он увлёкся!
Вагон стоял на месте. За окном был знакомый вокзал, ходили люди, а вдалеке, у касс дальнего пути Сорби заметил две фигурки. На сердце потеплело, в горле стал ком. Пришли. Папа держится молодцом, а мама постарела, стала такая маленькая и седая…
— Забирайте, — распорядился Сорби, подхватил баул с вещами и вышел в распахнутую дверь покоев. Краем глаза увидел двух шагнувших за ним охранников. Они не лезли вперёд, вежливо держались позади, и Сорби Гуан был им благодарен. Родители охрану заметят, но пусть это произойдёт не сразу.
К утру на Морсинку лёг туман, скрыл обрывистый берег, заросли тростника у воды, съел, заглушил голос механического завода на том берегу. Остались Сорби с отцом, запах дыма, доски мостка и тихий плеск рыбы. Папа, закутавшись в плед, сидел на старом рыбацком ящике и через костёр наблюдал за сыном.
Сорби наслаждался. Рекой, пластами тумана, засеявшего куртку мириадами капелек воды, старой удочкой, которой он пользовался ещё в юности, запахом наживки. Руки и глаза помнили! Сорби выбирал слизней, сажал их на крюки, быстро, будто и не прошли с последней его рыбалки двадцать лет.
— Э-эх, пошла!
Грузило кануло в серо-белёсую мглу, коротко булькнуло. Напрягся и успокоился сторожок. Сорби осторожно прополоскал руки, вытер их о штаны и сел рядом с отцом.
— Помнишь, ты был маленький, и мы ходили сюда вдвоём? — сказал отец.
— Конечно, папа, — ответил Сорби.
— Ты поэтому привёл меня сюда?
— Это лучшее место на реке, — сказал Сорби. — Именно потому, что ты маленьким водил меня сюда.
— Спасибо, сынок.
Отец накрыл его руку своей. Ладонь его была твёрдой, шершавой. Раньше, в детстве, Сорби любил взять отцову ладонь и гладить, гладить жёлтые многолетние мозоли. «Щекотно?» — спрашивал он. — «Нет», — отвечал папа. Щекотно? Нет…
Папа служил учителем, вдалбливал историю в юные головы. В те, которые были готовы хоть что-то знать о древних и не очень временах. Всё свободное время родители проводили на крошечном огородике в пригороде, и руки отца были руками рабочего человека.
— Твоя машина… — нерешительно произнёс отец.
— Да, папа?
— Мы действительно сможем разговаривать через неё?
— Ну, не то чтобы разговаривать, — улыбнулся Сорби. — Переписываться. Я научу и тебя и маму.
— Научишь, — вздохнул отец. — Когда-то мы учили тебя, а теперь ты учишь нас… Жизнь изменилась.
— Изменилась, — согласился Сорби.
— Сильно и быстро изменилась, — продолжил отец. Он снова вздохнул, потом повернулся и пристально посмотрел на сына. — Ты помнишь, я преподавал историю?
— Конечно, папа, — сказал Сорби. — Но ты к чему?..
Отец сжал его руку, заставив замолчать.
— Жизнь всегда меняется, — сказал он. — Идёт вперёд. Люди открывают новые земли, совершают открытия!
— Ты сейчас говоришь как учитель, — произнёс Сорби.
— Да, — кивнул отец. — Но никогда она не менялась так быстро, как сейчас. Этот расчислитель, который притащили твои люди, этот новый стальной путь, где нет струны. Всё вокруг!
За стеной тумана коротко и глухо взревел губок.
— Вот, — махнул рукой отец. — Завод этот. Механический. Пусто было сколько лет на том берегу, потом раз — и завод. Не бывает так. Не бывает так быстро.
— Но вот случилось же, — пожал плечами Сорби, глядя мимо отца. Он так хотел избежать этого разговора, он так не хотел врать родному человеку, и что теперь делать?
— Случилось, — подтвердил отец. — Ты имеешь к этому отношение?
— Я? — переспросил Сорби.
— Не ты один, конечно, — отец пожевал тонкими губами. — Лардия, город Умелых, дело, которым ты занимаешься. Иначе к чему вся эта секретность? За двадцать лет ты гостишь у нас только второй раз. И охрана…
— Охрана… — эхом откликнулся Сорби.
— Думаешь, я не заметил, что они вооружены? — заломил бровь отец. — Что скажешь?
— Папа, я… — Сорби не договорил. Он вскочил, потому что сторожок задёргался. Совсем как тогда, двадцать лет назад, когда он познакомился с Лойной. Скоро жирная жёлтобрюшка подпрыгивала на траве, блестя чешуёй. Слизень остался целым, и Сорби закинул снасть снова. Не успела леска лечь на воду, как сторожок затрясся как бешеный. Вторая рыбина булькнула в садок, затем третья, четвёртая.
— Так что, сын? — спросил отец, когда Сорби уверился, что продолжения не будет.
— Папа, я обязался…
— Не бойся, я никому не расскажу.
— Но, папа!..
Старик в очередной раз вздохнул, пошарил рукой под свитером и вынул оттуда сложенный вдвое лист. Сорби видел похожие документы раньше и нехорошее предчувствие шевельнулось в груди.
— Читай, — сказал Гуан-старший.
Сорби взял лист, развернул.
— Сколько? — через минуту спросил он.
— Не больше года, — тихо ответил отец. — Ты успел вовремя.
— И ничего нельзя сделать? — поднял на него глаза Сорби.
— Ничего.
— Мама знает?
— Конечно, — ответил отец. — Ты же видишь, какая она. Мы не хотели тебе говорить, но уж получилось как получилось, — он гулко глотнул. — Так ты расскажешь?
Сорби сжал кулаки. Тритон! До чего же всё гадко!
— Это жизнь, сынок, — сказал отец.
— Хорошо, — ответил Сорби. — Я расскажу.
Он сел, вытянул ноги к огню. С чего же начать?
— Когда-нибудь обращал внимание, какие небесные трубы продаются в наших магазинах? — начал он.
— Небесные трубы? — удивился отец. — Но какое отношение?..
— Самое прямое, — сказал Сорби. — Там продаются очень слабые небесные трубы. Сорок, может быть пятьдесят раз увеличение.
— И что? — недоумённо спросил отец.
— Больше нельзя, — объяснил Сорби. — Запрещено. И не только здесь, в Морси. По всему миру так. Никто не имеет права владеть сильной небесной трубой. Они есть, — Сорби жесток остановил попытавшегося вставить что-то отца. — Они нужны в разных областях. В землеописании, изучении погоды, мореплавании. Их можно купить, но только в Лардии. Их устанавливают на неподвижные, тяжёлые фундаменты. С помощью этих труб нельзя смотреть в небо.
— Но как это возможно? — удивился отец.
— Специальный механизм, — пожал плечами Сорби. — Если угол возвышения… То есть угол от горизонтали становится больше некоторой величины, небесная труба приводится в негодность. Стёкла и зеркала заливает особое масло с металлическим порошком. Жуткая смесь, я тебе скажу. Трубу после неё только выбросить. Ну, или в музей. Если механику, очень постаравшись, ну очень сильно, ещё можно поправить, то линзы будут испорчены безвозвратно.
— Но зачем?! — спросил Гуан-старший.
— Чтобы не смотрели на небо, — сказал Сорби. — Чтобы не увидели того, чтоне положено видеть посторонним.
— Тянешь скута за уши, — произнёс отец. — Отговариваешься, пускаешь туман. Что именно не положено видеть посторонним?! Что они могут там увидеть, кроме темноты и желудка, будь он неладен, Тритона?! Ну, или что мы принимаем за тритонов желудок…
— Что мы принимаем за тритонов желудок… — задумчиво повторил Сорби. — Ладно, что, в самом деле… Там, — он не договорил, потому что яростно забился сторожок, а удочка, воткнутая в песок, согнулась и грозила вот-вот сломаться!