— Есть, — согласился директор. — Но человек не устройство.
— На это вся надежда, — сказал Тиран.
Сой переводил взгляд с Папаши на Тирана и обратно, и никак не мог поверить, что всё это происходит именно с ним. Дважды за последнее время он увидел Тирана живьём, причем сегодня — на расстоянии вытянутой руки. Мало того, он сидел в присутствии монарха, Лард Тридцать Восьмой разговаривал с ним и, наверное, рассчитывал на него. Сказать кому из друзей, с кем нырял и ездил по Миру, тренеру или врачам сборной, так не поверят, ещё и скажут, что врун. С другой стороны, колола мысль, что Папаша с Лардом говорят о нём почти как о неодушевлённом предмете, как об инструменте, как…
Он задавил неуместные рассуждение. Он здесь именно для того, чтобы послужить интересам Лардийской тирании, да и всего Мира, если рассудить! Вряд ли кто за пределами государства будет против, чтобы он исследовал то, что «вовне». Только он это может — ну, остановил сам себя Сой, и другие курсанты тоже — попасть туда, увидеть, вернуться и рассказать. Только… у них есть такая возможность, и в этом заслуга Лардийской тирании.
— Никак нет, господин директор, я внимательно слушаю! — Сой постарался выглядеть браво настолько, насколько это возможно в мягком гостевом кресле.
— Да? — С сомнением посмотрел на него Папаша. — Я, было, подумал, что ты спишь… Ладно, продолжаю. Поэтому, кроме обычных универсальных прививок, в твоём теле сформированы некоторые полезные биоустройства. Например, часы. Покажите ему, Логаро!
В два шага Логаро оказался у кресла.
— Левую руку протяни, — произнёс он.
Сой повиновался. Логаро развернул её тыльной стороной вверх и слегка нажал на запястье Соя. Сой ничего не почувствовал, но на коже на секунду или две проявилась обычная часовая панель, потом выцвела и исчезла.
— Она двойная? — удивился Сой.
— Да, мой мальчик, — ответил Лард. — Снизу полное календарное время Лардийской тирании. Сверху — локальное время того места, где ты окажешься.
— Оно установлено в ноль, — сказал Логаро. — Как только сможешь, активируй часы, потом нажми на минуты, отсчитай одну и нажми снова. Так ты запустишь местный календарь. Сможешь достаточно точно отсчитать минуту?
— Да, Логаро, — улыбнулся Сой. — Смогу. Считать секунды я умею.
— Не сомневался, — ответил Логаро. — Именно поэтому я выбирал среди ныряльщиков.
— Но, простите, Ваше Величество. — Сой посмотрел на Тирана. — Зачем такие сложности? Почему нельзя обойтись одним календарём?
— Нельзя, мальчик, — покачал головой монарх. — Понимаешь, я хочу тебя дождаться, а ведь я уже не молод.
— Я не понимаю, ваше Величество…
Тиран и Папаша переглянулись, потом Лард вздохнул:
— Конечно, он обязательно должен знать причину, как иначе?
— Время у нас и у них идёт неодинаково, — пояснил Папаша. — За одну их секунду у нас проходит сто. — Он хрустнул пальцами. — Примерно сто секунд, да. Мы почти уверены в этом.
— Постарайся обернуться быстрее, мальчик, — сказал Тиран. — За пять — десять дней, не больше.
Он встал, и Сой, рыкнув на ноющий организм, вскочил тоже, потому что никак нельзя сидеть, когда Тиран смотрит на тебя таким взглядом!
— Мы очень надеемся на тебя, Сой Муа, — произнёс Лард. — Я надеюсь на тебя не только как Тиран, но и как человек.
Старт пустотного корабля ещё не превратился для Соя в рутину, тем более такой старт. За время подготовки он успел налетать десяток или два часов в ближней пустоте, но это совсем иное. Когда ты всего лишь вышел за пределы атмосферы, когда Мир рядом, нет чувства одиночества. Люди здесь, они буквально под ногами, и случись что, помощь прибудет в течение считанных минут. Можно выйти в Сеть и поболтать со знакомыми, и они даже не догадаются, что ты летишь у них над головами. Для сети нет разницы, где твой собеседник — в ближней пустоте или за стенкой, в соседней комнате. Ты, считай, и не покинул Мир, ты только слегка коснулся ступнёй вод пустотного океана. Так юная купальщица пробует прибой — и визжит, если её окатит волной. Не потому, что холодно или страшно, а потому, что среди юных купальщиц так принято.
За стеклом обзорного окна лениво суетился пустотный порт. Обыденно взлетали и приземлялись челноки, скользили туда-сюда машины технических служб. Горячий ветер раскачивал метёлки травы, и Сою даже почудился их запах — горьковатый и пыльный. Всё было как всегда, а потом тихонько запели поглотители ускорения. Всё громче и громче, басовитее, до боли в ушах, и Сой мимоходом пожалел, что отказался надевать шлем, а потом всё разом стихло, и за стеклом оказалась чернота пустоты. Мир, бело-сине-зелёный, ощутимо для глаза уменьшался, убегал назад, бледнел…
— Ну, как тебе зрелище?
Сой обернулся. Напротив него присела Миона Дувану, командир «Лардийской стрелы» и одна из лучших пустотниц Мира.
— Неожиданно быстро, госпожа Дувану, — немного подумав, признался Сой. — Раз, и вокруг только пустота и чернота!
— А ты ожидал рёва и фейерверков? — усмехнулась пустотница. — На самом деле, вокруг не на что смотреть. Это окошко, — она постучала пальцем по стеклу, — просто дань прошлому. Если хочешь, пройдём в командный отсек. Там круговой обзор, хотя смотреть-то всё равно не на что. И, пожалуйста, не называй меня госпожой Дувану! Сразу чувствую себя старухой, а ведь я совсем ненамного старше тебя.
— Хорошо, Миона, — заставил себя сказать Сой. — Как долго нам лететь?
— Долго, тебе успеет надоесть эта жестяная коробка. — Миона обвела рукой пассажирский салон. — Думаешь, зачем здесь так шикарно?
— Зачем? — заинтересовался Сой, оглядев богатую мебель, роскошные картины на стенах и посуду драгоценного алсанийского хрусталя.
— Чтобы ты от уважения к богатству не сорвался, — объяснила Миона. — А если и сорвался, то расколотил пару бокалов — и пришёл в себя. Тонкая психология.
— И что, помогает?
— Ага, — хищно оскалилась Миона. — Видишь, всё целое пока?
Странная женщина. И не поймёшь, то ли шутит, а то ли так на самом деле и есть.
Оказалось, не шутила. Пустота потому так и называется, что в ней не на чем зацепиться глазу. Уже на третий день однообразие стало раздражать. Теснота, невозможность сменить обстановку напрягали. Сой изнурял себя тренажёрами, раз за разом повторял заученные наизусть инструкции, а вечерами беседовал с Мионой или её сменщиком, вторым пилотом Бором Боратом.
Долгожданным развлечением стал пролёт мимо четвёртой планеты системы, газового гиганта Тритона. Сначала появились три его кольца, засверкали в черноте пустоты драгоценными ожерельями. Сам Тритон на их фоне казался невзрачным, но лишь до тех пор, пока «Лардийская стрела» не подлетела к нему вплотную.
Поверхность гиганта бурлила, как котёл сумасшедшего повара. Вихри, каждый из которых превышал размер Мира, терзали атмосферу Тритона. По представлениям учёных и рассказам редких пустотников, побывавших здесь, в газовой оболочке планеты шла неистовая, вечная битва материи и энергии. Теперь и сам Сой смог убедиться в этом.
Время, пока «Лардийская стрела» совершала гравитационный манёвр в поле тяготения гиганта, подзаряжая заодно компенсаторы ускорения, Сой провёл у окна. Потом, ускорившись, их корабль рванул в неисследованные глубины возле Границы. Неисследованные не по лености. Потому, что Граница активно сопротивлялась любому зондированию.
Теперь всё изменится. Иначе не стоило и начинать.
Любая дорога когда-то кончается. Миона и Бор изначально могли наблюдать стену в небесную трубу, а теперь и Сой смог увидеть её через обзорное окно, увидеть непосредственно, без увеличения. Увидеть и сразу понять, что врут — или добросовестно заблуждаются — храмовники, что не может это быть желудком живого, пусть даже и божественного, существа.
Гладкий, спёкшийся от неведомого жара, местами иссеченный трещинами камень тускло поблёскивал в лучах далёкого светила. Кое-где стена выщербилась, и там она ничем не отличалась, например, от глиняного, покрытого негодной глазурью горшка. Присмотревшись, можно было заметить даже ржавчину, оставшуюся от протёкшей сквозь стену воды.