— С какой точностью? — быстро спросил Хо́мяк.
— До метра, — с удивление посмотрел на него Звонников. — Вы что, не в курсе? До вас не довели мой отчёт? Собственно, особой пользы мы не увидели, отдали Гурскому, а оно, эм… вот. Я могу идти?
— Так что Мендосо не проблема, — сказал Жогин, когда Звонников вышел. — У вас есть выходы на швейцарцев, Иван Иванович?
Хо́мяк, не отрываясь от экрана, кивнул.
***
Мелькали кварталы, шелестел под сиденьем электромотор. Жогин сидел, не касаясь руками рулевого колеса. Зачем, автопилот прекрасно справится сам. Вот, кстати, автопилот, ещё одна адаптированная к использованию находка, не пошедшая ещё в серию. И органы управления можно будет снять, вообще не монтировать на новые машины, если только на гоночные или военные. А сколько других вещей вызревают в лабораториях! Панацин — одна из многих, фирма процветает, всё такое… Деньги текут рекой, но можно ли сказать, что он счастлив?
Ворота, переговорив с автопилотом, разошлись, пропуская машину внутрь. Жогин сидел, утонув в кресле, и не спешил выходить. Семья его больна, и наркомания Артёма — не самое страшное, против неё есть панацин. Надо говорить, надо найти слова, самые главные, самые важные слова.
Жаль, для таких слов не придуман гаджет. Или наоборот, хорошо. Свои проблемы они должны решить сами. Узлы надо развязывать. Или рубить.
Кстати, хватит уже тесниться у полковника. Земля оформлена, новый офис почти достроен. Пора переезжать.
Глава 17
По диплому Вадим Коробченко был математик, по призванию кодер, а по самоощущению — неудачник. И не в деньгах дело, денег ему платили достаточно, даже многовато, если честно рассудить. Время от времени он даже порывался пойти к Трепникову и положить перед ним заявление, но каждый раз малодушничал, и готовое заявление летело в ящик стола. Там их скопилась уже изрядная пачка, и больше там ничего лежать не могло. Работа, будь она неладна, не позволяла программировать на рабочем месте, это даже стояло отдельным пунктом в контракте.
Творить же дома не оставалось ни желания, ни сил.
И как его, скажите, назвать? Неудачник, пусть даже обеспеченный.
Вадим глотнул остывшего кофе и отставил кружку. Он уже ненавидел кофе, от него противно частило сердце, а в глаза, казалось, насыпали песку. Вот только взбодриться ничем, кроме чая и кофе, не позволял тот же контракт, и он же требовал всегда быть начеку.
Иначе штрафы и увольнение, будь оно всё неладно, а работу свою, трудную и нелюбимую, Коробченко ценил, и плевать на ящик, полный невручённых заявлений.
Вадим глотнул кофе снова и обратил внимание на экраны. Третий канал сбоил. Нет, информация шла исправно, но встречались в ровных графиках неприятные ямы. Их вытянут при расшифровке, этим занимался целый отдел, но ямы были некрасивые, неряшливые, а Вадим предпочитал, чтобы было красиво.
Он запустил тесты, похмыкал и, почесав в затылке, слегка изменил конфигурацию антенн. Третий канал выровнялся, а уровень второго даже немного вырос.
Хорошо! Вадим откинулся в кресле и решил, что он, всё же, не совсем никчёмный человек, и способен делать то, что нравится даже ему самому. В том, что его ценит Трепников, он не сомневался.
Поверх мониторов сквозь проём в стене лился свет Звезды. Было нечто фантасмагорическое в этой картине — звёздная система в не самой большой даже по земным меркам пещере. Там бежали по своим орбитам планеты, там жили люди, рождались и умирали, горевали и радовались, и наполняли эфир электромагнитным шумом. Этот шум впитывали наноспутники, которыми команда Трепникова обильно засеяла пространство вокруг Планеты, шифровали и отправляли вовне. Здесь сигнал фиксировали антенны, а присматривали за антеннами Коробченко со сменщиками. Терабайты информации текли в накопители, оттуда по оптическому кабелю в отдел, а на самом деле целый институт Никиты Николаевича Трепникова.
Последнее время терабайт стало меньше. Наноспутники потихоньку выходили из строя. Но на подходе новая порция, и тогда ему уже не посидеть так, просто глазея внуть Пузыря. Не забыть бы напомнить Никите Николаевичу про зарплату…
Что-то изменилось. Вадиму вдруг стало неуютно, будто кто-то смотрел на него из пустоты, смотрел с враждебным, оценивающим интересом. Коробченко помотал головой: что за чушь, кто может на него смотреть оттуда? Они есть, их много, и они разумны, но невозможно далеко. Всё равно как посмотреть на Землю из пояса Койпера, это невозможно ощутить!
Чушь какая-то лезет в голову. Это всё от нервов, и значит, пора менять работу. Пускай он потеряет в деньгах, но здоровье дороже. А, может, и не потеряет. Кодер он неплохой, есть чем похвастаться, глядишь, даже и прибавка нарисуется. Это ведь как себя поведёшь перед начальством. Будешь мямлить и нервничать — останешься с носом, а покажешь себя уверенным и компетентным специалистом, то совсем другое дело.
От мыслей о потенциальном повышении стало легче. Чужой взгляд никуда не делся, но стал мягче, словно через мутное стекло. Вадим даже принялся насвистывать какой-то мотивчик — из новомодных, тамошних. Планетяне транслировали в пространство много музыки, и популярной, и той, что на Земле назвали бы классической. После замедления её вполне можно было слушать. Поэтому Вадим знал: ничем они не отличаются от людей, только им не повезло оказаться в Пузыре. Хотя, это его мысли, а им, возможно, до Пузыря и дела нет.
Динамик коротко пискнул, но Вадим успел всё заметить сам. Первый канал просел по амплитуде, просел ровно, по всем частотам. Значит, ещё один наноспутник сказал «Адью!». Рановато, если честно. Спутники рассчитаны примерно на двадцать лет работы, это почти два с половиной месяца по земным часам, а ведь от запуска и семи недель не прошло! Что там творится-то?
Удобный повод зайти к начальнику, продемонстрировать бдительность и заботу о деле… а там посмотрим.
Ощущение чужого взгляда исчезло резко и внезапно, и Вадим решил, что ему показалось, и выкинул его из головы. Тем более, до смены оставалось всего ничего.
Пещеры и тоннели, даже обжитые и обустроенные, не слишком уютны. Там холодно и промозгло. Сколько не грейся — Брр! — кофе, всё равно не согреешься. Поэтому из горы Вадим выскочил чуть не вприпрыжку и с радостью вдохнул чистый, свежий, а главное, тёплый, напоённый озоном и ароматами смолы воздух. Если утром, когда Вадим заступил на пост, накрапывал дождик, то после обеда развиднелось. Высоко в небесах застыли редкие перистые облака, в воздухе гудели пчёлы. К рукаву рубашки прилипла паутинка с оседлавшим её паучком.
— Эх ты, дурашка! Не тот транспорт выбрал. Лети уж…
На открытом воздухе настроение у Вадима скакнуло вверх. Он аккуратно отцепил паутинку и, дождавшись порыва ветра, пустил её в полёт. После чего отправился на стоянку, где их смену уже ждал фирменный автобус. Дорогу до города он проспал, а в городе вышел не у дома, а доехал до конторы.
Трепников был на месте, и Коробченко пришлось ждать всего минут двадцать.
— Что случилось-то? — удивился его визиту начальник. — Шёл бы высыпался. Насколько помню, у тебя завтра опять с утра смена, а до выходных ещё три дня.
— Не могу я больше, Никита Николаевич, — заявил Вадим, присаживаясь на краешек стула для посетителей.
— Не можешь что? — не понял Трепников.
— Вот этого всего! — путано объяснил Вадим. — Я ведь программист, кодер, а работаю оператором. Сил моих больше нет.
— Это важная работа, ответственная, — сказал Никита Николаевич. — Компьютеры, электроника, всё по твоему профилю. Ты же, когда нанимался, вроде не против был?
— Не против, — понурился Вадим. — Только… устал я, Никита Николаевич. Сил больше нет на эти кривые смотреть! Потом, — он помялся, — жутковато там, как в подземелье.