Нет никаких мясистых ошметков, болтающихся по ветру или чего-то там еще: пятно крови не больше, чем с кулак, а кровотечение, похоже, уже остановилось. Мама сильная, и ни в коем случае не покажет, что ей больно — если ей, конечно, больно, — поэтому мне сложно сказать, насколько все серьезно. Я помню, как доктор Миллиган говорил, что кровь Сирен сворачивается быстрее, чем человеческая. Соответственно, раны тоже заживают быстрее. Но все же, битое стекло не разрезало бы ее прочную кожу. Она и вправду ранена?
Пока я рассматриваю маму, мама рассматривает Рейчел. Внутренняя борьба между "за" и "против" отражается на ее лице:
Бросить ее.
Но тогда Эмма будет сопротивляться .
У нас нет выбора, кроме как бросить ее .
Но ведь Эмма все усложнит .
БРОСИТЬ ЕЕ.
Наконец, она вздыхает, и выражение ее лица сменяется с враждебного на покорное. Не знаю, что сыграло большую роль — ее совесть, профессиональный инстинкт или она просто не хочет возиться со мной при свете дня, выставляя конфликт на всеобщее обозрение.
Вместе мы возвращаемся на пару метров к машине Рейчел. Водительская дверь все еще открыта и пищит предупреждающий сигнал. От этого звука у меня вот-вот начнет дергаться глаз. Я захлопываю дверь и подхожу к маме и Рейчел.
Мама становится на колени рядом с ней.
— У тебя пулевое ранение, — говорит она Рейчел.
— Ты сама подстрелила меня, чокнутая су...
— У нас нет времени на разговоры, мама, — отрезаю я. — Она в курсе, что ее подстрелили. Помоги. Ей.
Мама кивает. Она смотрит на низ живота Рейчел, где она рукой прижимает рану.
— Мне жаль, что я стреляла в тебя. Дай мне осмотреть себя. Пожалуйста.
Рейчел бросает маме злобный взгляд. Ей отлично удаются подобные мелочи.
— Я медсестра, помнишь? — добавляет мама голосом, полным раздражения. — Я помогу тебе.
Рейчел со вздохом опускает руку с живота , но я не могу заставить себя посмотреть туда — я просто внимательно наблюдаю за лицом мамы, оценивая, насколько плоха рана. Я представляю себе темную кровь, внутренности и ...
— Что за ...? — охает мама. Работая медсестрой на станции "скорой помощи", мама повидала много всякого. Но по ее виду, она никогда не видела такого. Я предполагаю, что все довольно-таки серьезно. И еще я думаю, меня может стошнить
Рейчел защелкивает наручник вокруг запястья мамы.
— Прости, Налия. Надеюсь, ты понимаешь. — Затем она защелкивает второй наручник вокруг собственного запястья. Я украдкой бросаю взгляд на очень чистую, абсолютно невредимую и совсем неокровавленную внутренностями футболку Рейчел.
Рейчел умная женщина.
Мама бросается к ней, нацелившись вцепиться ей в горло. Рейчел демонстрирует прием из каратэ — рубящий удар, и швыряет маму к двери позади себя.
— Прекрати, милая. Я не хочу по-настоящему причинить тебе боль.
— Ты ... ты сообщила Галену, что в тебя стреляли, — заикаюсь я. — Я слышала, как ты говорила ему об этом. Зачем ты ему соврала?
Рейчел пожимает плечами.
— Я говорила чистую правду, — она переводит взгляд на свои ноги. В ее ботинке в районе большого пальца зияет приличная дыра, окропленная красным по краям. — И молитесь, чтобы я смогла после этого носить каблуки, иначе кого-то из вас мне придется отправить плавать с рыбами, — она смеется над своей собственной бандитской шуткой.
Мама плюхается рядом с Рейчел и тоже прислоняется к машине, сдавшись. Она поднимает на меня глаза — "я же тебе говорила". И я уже знаю, что она собирается сказать. Мы не сможем далеко уехать, чтобы никто не заметил двух женщин в наручниках. Поход в туалет становится невозможным. Как и появление в любом общественном месте. Пожалуй, маме все же стоило прихватить с собой ножовку, собираясь на наши импровизированные каникулы. Но я знаю, чего она ожидает от меня сейчас. И этому не бывать. Я поднимаю руки вверх:
— Я никуда не поеду без тебя.
— Эмма...
— Ни за что.
— Эмма...
— Нет.
Я отворачиваюсь от нее, чтобы не пришлось смотреть на ее умоляющее лицо. И не выказать собственную вину — ведь на деле, это из-за меня мама оказалась прикованной наручниками к лучшему манипулятору в мире. Мама стонет и ударяется головой о дверь машины — значит, понимает, что я и с места не сдвинусь.