И тогда Гром — король Тритона, падает перед ней на колени, с одиноко блестящей слезинкой, бегущей по его лицу.
— Налия, — шепчет он.
А потом мама дает ему пощечину. Это совсем не та пощечина, которую можно получить за хамство. И уж совсем не та, которую заработали Гален с Торафом у нас на кухне. Именно такую пощечину получает мужчина от женщины, которую он сильно обидел.
Но Гром принимает ее, как награду.
— Я искала тебя! — кричит она, хотя он стоит в дюйме от нее.
Медленно, в знак примирения, он берет ее за руку, бережно сжимая ее между своих ладоней. По всей видимости, он наслаждается прикосновением к ней. Его лицо искрится нежностью, а голос мягкий и глубокий.
— И я искал тебя.
— Твой пульс пропал, — настаивает она. Сейчас она всхлипывает между словами, изо всех сил стараясь сохранить над собой контроль. Я никогда не видела, чтобы моя мать испытывала трудности, пытаясь сдержать себя в руках.
— Как и твой.
До меня доходит — Гром знает, чего не следует говорить и делать, чтобы ее не провоцировать. Он ее полная противоположность, или, может быть, — ее дополнение.
Ее глаза сосредотачиваются на его запястье, и слезы бегут по ее лицу, оставляя слабые потеки туши на щеках. Он улыбается и медленно убирает свою руку. Я думала, он хочет лучше показать ей свой браслет, но вместо этого он стягивает его с запястья и протягивает ей. С моего места браслет выглядит как единственная черная жемчужина, нанизанная на шнурок. Но судя по маминому лицу, этот черный шарик для нее важен. Настолько важен, что она забывает дышать.
— Моя жемчужина, — шепчет она. — Я думала, я ее потеряла.
Он ложит украшение в ее руку.
— Это не твоя жемчужина, любимая. Та была утрачена во взрыве вместе с тобой. Почти целый год я рыскал среди устричных колоний, ища жемчужину, годную ее заменить. Не знаю почему, но мне казалось, если я найду такую же идеальную жемчужину, я смогу каким-то образом найти и тебя. Когда я нашел ее, мне не принесло это утешения, на которое я надеялся. Но я не смог заставить себя ее выбросить. С тех пор я носил ее на своем запястье.
Это все, что нужно для моей мамы, чтобы броситься в его объятия, утягивая Рейчел за собой. Даже так — это, пожалуй, самый трогательный момент, который мне когда-либо доводилось видеть за мои восемнадцать лет.
Или, по крайней мере, это было бы таковым — если бы моя мама не цеплялась за человека, который не является моим отцом.
* * *
Уж лучше бы я была в соседней комнате с Рейчел, пусть бы мне и пришлось смотреть телевизор без звука, пока она спит, взгромоздив свою подстреленную ногу на подушку. Но очевидно, мое присутствие необходимо здесь. По-видимому, мне крайне важно выслушать, как мама с Громом наверстывают упущенные бог-его-знает-сколько-десятилетий, пока они были в разлуке. Услышать, как сильно она по нему скучала, как она все еще его любит и думает о нем каждый день. Послушать, как Гром клянется, что чувствовал ее иногда; как он думал, что сходит с ума; как навещал минное поле каждый день, оплакивая ее утрату и бла-бла-бла.
К счастью, рядом Гален — и почти все время, находясь в его объятиях, я чувствую себя спокойно и беспечно — несмотря на то, что моя кровь превратилась в острый соус, разливающийся по венам. Мне следовало бы растаять прямо сейчас. В конце концов, я практически потеряла и снова обрела его в течении изматывающих двадцати четырех часов. Но сейчас его руки чувствуются, словно цепи, удерживающие меня на кровати мотеля — и мне это совсем не нравится.
Что еще хуже — он делает это намеренно. Каждый раз, когда мама и Гром обмениваются сладкими воспоминаниями и нежными взглядами, я напрягаюсь, и Гален сжимает меня сильнее. От этого я задаюсь вопросом: какое должно быть выражение у меня на лице? Открывает ли оно всю ту обиду и предательство, бурлящие внутри? Неужели это так очевидно, что я хочу вскочить и пронестись через комнату отеля к креслу, в котором мама сидит на руках у Грома, обвившись вокруг него так, словно гравитации не существует, и она пытается удержать его на земле? И на сколько явно то, что я с удовольствием бы придушила Грома, пока он не вырубится, и наорала бы на маму за то, что она не любит папу и ее не беспокоит, что он умер?
Я знаю, мы с мамой говорили об этом в закусочной. Что это никогда не было любовью, что это было договоренностью, устраивавшей их обоих, а я являюсь единоразовым бонусом к этому соглашению. Но я все равно не могу поверить, что папа не возражал бы против всего этого, будь он здесь. Ладно, у моих родителей не было любви с первого взгляда. Но все же, как спустя столько лет вместе, между ними не было любви и вовсе?