— О, прошу прощения, пескарик. Я даже не заметил тебя здесь, — Гален повторяет позу Торафа, скрестив руки на груди, и смотрит туда же, куда и Тораф. Но он не уверен, на что же они так уставились.
Его усилия вознаграждаются слабым изгибом губ друга.
— Ох, не морочь голову, головастик. Я понимаю, тебе должно быть трудно плавать прямо с хвостом кита.
Гален хмурится, стараясь не взглянуть на свой плавник. С тех самых пор, как они отправились за Громом, у него болит все ниже пояса, но он просто списал это на напряженность от поисков Налии, а затем началась вся эта судебная дребедень, — не говоря уже о парении на месте в течение нескольких часов подряд. Тем не менее, он рассматривал свой плавник накануне вечером, надеясь массажем убрать любые утолщения, которые бы он нашел, но был немного шокирован, когда увидел, что оболочка его плавника, казалось, расширилась. Он решил, что позволил своему воображению взять верх над собой. Теперь же он не так уверен.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает он, как ни в чем не бывало.
Тораф кивает вниз на песок.
— Ты знаешь, что я имею в виду. Похоже, у тебя красная лихорадка.
— Красная лихорадка раздувает тебя всего, идиот. Прямо перед тем, как убить. А не заставляет твой хвост расти вширь. Кроме того, красный прилив не появлялся уже несколько лет.
Но Тораф и так знает, как выглядит красная лихорадка. Незадолго после того, как он стал Ищейкой, Тораф был отправлен на поиски пожилой Сирены, который покинул всех по собственной воле, чтобы умереть вдали, после того, как он попал в прилив, именуемый людьми "красным". Торафу пришлось обвязать водоросли вокруг хвоста несчастного и оттащить его тело в Пещеру Воспоминаний.
Нет, он не думает, что у меня красная лихорадка.
Тораф позволяет себе долго смотреть на плавник Галена. Если бы это был кто-либо другой, Гален посчитал бы это грубостью.
— Болит?
— Он ноет.
— Ты еще кого-нибудь спрашивал об этом?
— У меня голова забита другими вещами.
Тем более, что это правда. Галену действительно было некогда об этом думать, вплоть до данного момента. И вот, это подмечено кем-то другим.
Тораф растягивает свой плавник в разных направлениях, и через несколько секунд сгибаний и разгибаний, он в состоянии вытянуть его вдоль торса. Он простирается от шеи до талии, где живот перетекает в бархатистый хвост. Он кивает Галену, намекая проделать то же самое. Гален с ужасом обнаруживает, что его плавник простирается от верхней части головы и заканчивается значительно ниже талии. Он в действительности выглядит, как хвост у кита.
— Я даже не знаю, что и думать по этому поводу, — задумчиво говорит Тораф. — Я уже свыкся с тем, что у нас двоих самые эффектные хвосты.
Гален усмехается, позволяя своему хвосту опуститься.
— На мгновение я подумал, что ты действительно беспокоишься.
Тораф пожимает плечами.
— Застенчивость тебе не идет.
Гален устремляет свой взор в простирающееся перед ними море.
— Так что ты думаешь о вчерашнем инциденте?
— Кажется, я знаю, от кого Налия и Эмма унаследовали свой характер.
Гален смеется.
— Я думал, Джаген вот-вот упадет в обморок, когда Антонис схватил его.
— Он не особо хорош в общении, да?
— И навряд ли когда-либо был. Я рассказывал тебе, что Налия всегда ведет себя, как чокнутая. Может, это их семейная черта.
Похоже, Tораф мог бы улыбнуться, но вместо этого он резко переводит взгляд обратно на море, вновь нахмурившись.
— О, нет, — стонет Гален. — Что там такое? Пожалуйста, не говори Эмма. Только не Эмма.
— Рейна, — говорит Тораф сквозь стиснутые зубы. — Она движется прямо к нам.
Это почти так же плохо. Конечно, могло быть и похуже, учитывая все вчерашние события. Возмутительные заявления Джагена — это без учета сумасбродной демонстрации характера короля Антониса, — помещение членов королевской семьи под задержание Архивами. Теперь они должны оставаться строго в пределах Свободных Вод, пока не закончится суд. Присутствие Эммы, по большей части, все бы затруднило. Уже и так все до одного с подозрением относятся к членам королевской семьи; интересно, что подумал бы совет Архивов, узнай они, что монархи скрывали существование полукровки? Это разрушило бы все надежды, — сколь малыми бы они не были, — на вынесение положительного вердикта от совета.
Нет, прибытие Рейны не самое худшее, что может произойти — если только ее приход не означает, что Эмма в какой-нибудь беде. Но Тораф предупредит его, если Рейна вдруг поплывет быстрее, чем всегда. Все же, в появлении Рейны без предупреждения нет ничего хорошего. У Торафа с Громом будет одинаковое неприятное состояние. Ко всему прочему, еще и вечная проблема — ротик Рейны. Но чего еще они могли ожидать? Рейна никогда не любила оставаться в стороне. Он знал, что это всего лишь вопрос времени.