— А Рейна?
Она понимает, о чем я, и одобрительно кивает.
— Она, должно быть, как раз сейчас приходит в себя, — мама откидывается на кресло. — Эта девчонка просто акула.
— И это говорит мать, отравившая собственного ребенка хлороформом.
Тяжело вздохнув, она отвечает:
— Наступит день, и ты меня поймешь.
Но похоже, сегодня еще не тот день.
— Нет, нет, нет, — говорю я, вздымая в воздух палец в жесте "даже и не думай". — Не смей изображать ответственную мать. Не будем забывать значение прошедших чертовых восемнадцати лет, Налия.
Ну вот. Я это сказала. В конечном счете, этому разговору быть. Вина проступила на ее лице, отразившись в изгибе губ.
Налия, принцесса рода Посейдона, складывает руки на коленях с раздражающим спокойствием.
— Как будто ты сама не скрывала пару тайн. Я готова поделится своими, если ты сделаешь тоже самое.
Я откидываюсь назад, опираясь на локти.
— Мои секреты — твои секреты, помнишь?
— Нет,— она качает головой. — Я не говорю о том, кто ты. Я говорю о твоем парне и его друзьях. И о том, что они рассказали тебе.
— Гален все рассказал перед тем, как отправиться за Громом. Я знаю не больше твоего.
— О, Эмма, — с жалостью в голосе отвечает мама. — Они врут про Грома. Он мертв.
Неожиданный поворот.
— С чего ты это взяла?
— С того, что это я его убила.
Чувствую, как мои глаза округляются.
— Что-что?
— Это было давно, несчастный случай. Уверена, твои новые друзья думают иначе. Эмма, Гален и Тораф не за Громом пошли. Они приведут Сирен, чтобы меня арестовать. Зачем, по-твоему, они велели Рейне не спускать с меня глаз?
— Ну, может, ты вела себя как ненормальная?
— Если бы дело было только в этом.
Нужно несколько минут, чтобы переварить все это, и мама дает мне передышку от болтовни. Снова и снова я повторяю себе — мама думает, что Гром мертв. Будто и в правду верит в это. Что заставляет меня задуматься о нескольких вещах.
В принципе, я никогда не видела Грома. Все, что я о нем знаю — это то, что рассказал мне Гален. Но Гален врал мне и раньше. Все внутри меня сжимается от одной лишь мысли, что, возможно, он все еще врет. Но зачем ему это? Чтобы убедиться, не дам ли я маме сбежать?
Неужели Гален и Тораф могут быть настолько ужасными, чтобы обмануть меня ради ареста мамы?
С другой стороны, я не могу упустить и тот факт, что мама тоже врала мне. На протяжении чертовых восемнадцати лет. Потом она накачала меня, выкрала из дому и поселила в каком-то дешевом мотеле, пахнущем прошлым веком. Но сейчас — середина недели, а это значит, — я пропускаю школу, а она работу. Она бы не вырвала нас из нормальной жизни, если бы не думала, что это серьезно.
Более того — этот разговор изматывает ее, словно старит: губы поникли, глаза впали, а сама она глубоко осела в кресле. Она действительно верит, что Гром мертв.
Когда она сохраняет молчание, я обращаюсь к ней.
— Не могла бы ты рассказать все по порядку, пожалуйста. Меня убивает, что приходится тянуть информацию клещами. Правда.
— Да. Прости, — она в девятый раз затягивает хвост. — Ладно. Раз уж ты знаешь о Громе, я думаю, ты знаешь, что мы должны были быть связаны.
— Да. И я знаю о вашей ссоре и о взрыве мины.
Нижняя губа мамы задрожала. Мама не плаксива. Тяжело поверить, что что-то случившееся так давно, до сих пор бередит ее сердце. И это возмутительно, по отношению к папе. Как бы то ни было, она оплакивает другого мужчину. Ладно, мужчину-русалку. Но она не ведет себя так, когда говорит о папе, а он умер чуть больше двух лет назад. Гром же был мертв для нее десятилетиями.
— Дай-ка угадаю. Они сказали, что Гром выжил во взрыве, правильно? — Ее практически трусит от злости. — Но поверь мне, это не так. Когда я пришла в себя, его уже не было. Я больше не чувствовала его.
— В точности то же самое рассказывал Гален о тебе. Что они нигде не могли тебя найти.
Она думает над этим с минуту, а потом говорит:
— Эмма, когда Сирена умирает, ты больше не можешь чувствовать ее. Гром и я чувствовали друг друга через полмира, милая. Мы просто.... мы были связаны таким образом.
Это задевает меня. Гален говорил, что Гром и Налия были словно созданы друг для друга. Я считала это безумно романтичным. Но это было до того, как я узнала, что Налия и моя мама — это один и тот же человек. Ей что, папа был вообще безразличен?
— Так ты что, даже искать его не стала? Подумала о самом худшем и ринулась на берег?— Почему-то, сказав это таким образом, мне стало легче.
— Эмма, я больше не чувствовала его...
— Тебе не приходило в голову, что взрыв мог повлиять на твое чутье? — выпаливаю я. — Потому что Гален говорил, у Грома было неважно с этим после взрыва. Но тебя перестали ощущать даже Ищейки.