Я киваю, но движение теряется в темноте. Кажется, шторм снаружи начинает утрачивать свою силу.
— Гален отправил тебя за мной?
Долгое молчание говорит само за себя.
— Он не знает, что ты здесь? — спрашиваю я, облизывая губы.
— Он знает, — мягко говорит Тораф. — Но он думает, я вернусь с тобой, чтобы сдать тебя в руки Джагену.
Я сглатываю.
— Ты и правда...
Я замечаю, как его силуэт подрывается со стула.
— Нет! Просто невероятно, как быстро все воспринимают за чистую монету, что я пошел против них. Разве я когда-то предавал? Ни разу! Тебе стоило бы увидеть лицо Галена, когда я сказал Джагену, что приведу тебя обратно. Если бы он смог до меня добраться, то тут же бы придушил. А Рейна... — Он издает слабый всхлип. — Трезубец Тритона, Эмма. Ты должна пойти со мной и расставить все по своим местам. Они не могут отправиться в Ледяные Пещеры с мыслью, что я их предал.
— Я обещала Галену не заходить в воду. Сейчас же ты просишь меня пойти с тобой и заявить всем Сиренам о своем существовании? Да он прибьет меня на месте. Как и мама. Они оба помешаны на том, чтобы удержать мое существование в секрете. Они считают, для меня это опасно. Почему ты об этом не думаешь?
Я чувствую, как вес Торафа опускается рядом со мной на кушетку. Именно в этот момент наконец-то врубается свет. Кажется, будто весь дом зажжужал. В глазах Торафа стоят слезы. Слезы. Он берет мою руку в свою.
— Я не собираюсь говорить, что для тебя это не представляет никакой опасности. Это опасно. Но если мы ничего не предпримем, королевские семьи приговорят к заточению в Ледяных Пещерах. Ты никогда больше не увидишь Галена и свою маму. Я никогда не увижу Рейну снова.
— Но ты ведь связан с Рейной. Разве это не относит и тебя к королевской семье тоже?
— Только на словах. Речь же идет о чистокровных монархах. Пака в этом случае тоже будет исключением. Если их отправят в Пещеры, мы оба будем вольны выбирать себе других спутников. Но я не хочу никого другого, Эмма. Мне нужна только Рейна. И всегда была.
Боже, этот парень знает, как растопить мне сердце. Я закусываю губу.
— Ты серьезно? Все настолько плохо?
Он кивает.
— Я бы не просил тебя рисковать собой, если бы это было не так. Но я не вижу другого выхода. Кто-то из королевских семей дает показания, затем кто-то из группы "Верных" Джагена дает показания. Это слово против слова, и люди склонны больше верить Верным. Я слышу, что они шепчут. А то, что Пака может подтвердить свой Дар Посейдона и вовсе не помогает, а наоборот. И нет никого, кто бы это оспорил. Их поддерживает большинство сейчас, а не нас.
— Гален сказал мне, что Пака использует движения руками, чтобы заставить дельфинов делать трюки, как в Дельфинарии. Архивы не думают, что с этим что-то не так? Что она не может говорить с другими рыбами?
— Думаю, они запутались. Они не видели Даров уже очень давно, и Джаген пользуется этим. Он заставляет их сомневаться в собственных знаниях.
Я отворачиваюсь от него и смотрю, уткнувшись на свои ноги. Я не могу смотреть на него сейчас. Боль в глазах, надломленный голос. Я никогда не видела Торафа таким, и мне это ужасно не нравится. Он всегда был словно карикатурой на самого себя, своего рода, школьный клоун. Сейчас же, он рискует доверием Галена и их дружбой просто будучи здесь. И он просит меня рискнуть теми же вещами. Но ведь он никогда не обидит Рейну... Если только это не будет абсолютно необходимо.
— Но я пообещала Галену, что не зайду в воду.
— Мы оба знаем, что ты уже нарушила это обещание, Эмма.
Я охаю. Хотя, честно говоря, я не шокирована услышанным. Я и так гадала, почувстовал ли меня Тораф в тот день. И еще мне было интересно, не рассказал ли он об этом Галену.
— Это случилось не по моей вине. Я была на водном мотоцикле, а Голиаф меня с него скинул. Он пытался поиграть.
— Поэтому ты решила предложить Джазе к вам присоединиться?
— Кому?
— Сирене-мальку, с которой ты была. Я же говорил тебе. Я все чувствую.
Джаза. Ее зовут Джаза.
— С ней все в порядке?
Он кивает.
— А почему с ней должно быть что-то не так?
— Какие-то рыбаки поймали ее своей сетью. Я помогла ей выбраться. Она ничего не рассказала?
Тораф многозначительно ухмыляется.
— Нет, вероятно, потому что она не должна была гулять сама по себе. Рассказав кому-либо о тебе, она бы и себя выдала с потрохами.