Он сидит рядом с двумя девушками примерно моего возраста, очевидно, путешествующими вместе, и они болтают без умолку, пытаясь завязать разговор с ним. Бедный, бедный Тораф. Надо заметить, трудно столкнуться с жизнью, унаследовав изысканные черты лица Сирены. Ему остается только сдерживаться, чтобы не вырвать на их колени. Небольшая часть меня не против, чтобы он именно так и поступил, тогда бы они заткнулись и оставили его в покое, а я, возможно, хотя бы на две секунды закрыла глаза. Даже сюда слышно, как он ерзает на кресле, которое примерно в четыре раза меньше для рожденного Сиреной мужчины. Его плечо и бицепс выступают в проход, так что его постоянно кто-нибудь задевает. Oх.
Если честно, роль мамочки для Торафа помогала мне отвлечься. Вот до этого момента. Мысль о том, что меня могут убить, то и дело всплывает в моей голове. Или и того хуже, Гален больше никогда не заговорит со мной. А это хуже смерти, наверное.
Не говоря уже о школе, которую я пропускаю. Сегодня среда, четыре часа утра, и я покидаю Калифорнию, направляясь на Гавайи, а от туда — кто-его-знает-куда, и вернусь кто-его-знает-когда. Мне придется подготовить к встрече с моей классной просто фантастические оправдания для всех этих прогулов, особенно, если я все еще заинтересована в стипендиях, на которые заполняла заявки. Мне стоило попросить Рейчел написать в школу записку перед нашим уходом. Но зная Рейчел, она уже могла об этом позаботиться.
Впрочем, зная Рейчел, прогулы и вовсе могут исчезнуть без следа.
Неужели я и правда думаю о школе, когда маме и Галену грозит опасность? Да, думаю. Мне это передалось по наследству. Отчасти человек, отчасти рыба. Отчасти отличница и отчасти носитель Дара Посейдона. Ага, мне природой дано быть очень преуспевающей.
С ума, блин, сойти!
Позади меня я слышу самую неприятную отрыжку в истории.
— Прошу прошения, — говорит Тораф.
Я слышу, как он борется со своей застежкой и поспешно ретируется в уборную. И я официально рада, что не сижу рядом с ним. Посмотрим правде в глаза. Его иногда очень громко рвет.
Сирены рождены не для полета.
Когда мы приземляемся, Тораф спит. Он продолжает спать, даже несмотря на шаткую посадку, глупое хихиканье девушек, и приветствие " Алоха" от капитана судна. Когда все высадились, я продвигаюсь назад к Торафу и трясу его до тех пор, пока он не просыпается. Из его рта пахнет сгоревшей дотла микроволновкой.
— Мы на Гавайях, — говорю я ему. — Пора поплавать.
Мы берем такси до отеля на пляже, регистрируемся по броне, сделанной для нас Рейчел, и закидываем наше барахло в номер. Про себя я решаю, что если мне выпадет шанс вернуться сюда при нормальных обстоятельствах, я непременно остановлюсь в этом отеле, буду пить фруктовые коктейли и валяться на песочке, пока моя кожа не станет цвета, как у коренной островитянки. Но сегодня, я ломаю голову, как бы незаметнее попасть в воду.
Мы прошли через холл и попали в ловушку девушек в юбках из травы, танцующих хулу, которые нарядили нас в ожерелья из цветов. Видимо, Торафу не очень нравятся цветочные ожерелья. Когда одна из девушек занесла такое у него над головой, он откинул ее руку в сторону. Я показываю ему ожерелье вокруг моей шеи, давая понять, что девушка с кокосами на груди просто хотела быть дружелюбной. Как и все остальные, мимо кого он проходил.
— Люди такие странные, — неуверенно шепчет он. Интересно, что Тораф подумал бы о Диснейленде.
Наш отель находится у воды, поэтому пройдя через лобби, мы выходим прямо на берег. Вдоль пляжа тянутся шезлонги с зонтиками, полуодетыми людьми и такими, кому вообще бы не стоило раздеваться. Запах кокоса и солнцезащитного крема разносится в воздухе легким бризом, колыхающим развесистые пальмы. Это рай, которым я не могу насладиться.
Мы направляемся к пляжу в поиске частного чартера, но они все заблаговременно арендованы. Я уже разрабатываю план арендовать гидроцикл, который домчит нас побыстрее Торафа, но мне не дает покоя мысль, что придется бросить его в Тихом океане, а это равносильно краже.
И тут мне на глаза попадается вывеска. "Вертолетные туры "Лазурь".
Я волочу Торофа к посадочной площадке.
— Это еще что такое? — подозрительно спрашивает он.