— Там нет к чему возвращаться, Эмма, — говорит Гален, прокашлявшись. — Этого Трибунала не должно было быть и вовсе. Мира Сирен, который мы когда-то знали, больше нет.
Значит, я была права. Единственной вещью, которая останавливала его в спальне, была моя рана. Не закон Сирен. И не традиции.
— Сейчас это только так кажется, — говорю я ему. — Дайте им некоторое время, прежде чем возвращаться обратно.
— Нет, — говорит он. — Я дал им достаточно времени. День за днем они не слушали голос разума. Все, чего они хотят — перемен. И не важно, в какую сторону. Теперь они получат то, чего хотели. Без Королевских семей.
Сиренам возможно нужно время, но оно нужно и Галену. Слишком рано делать подобные заявления. Он был верен своему народу слишком долго, чтоб вот так резать сгоряча. Но он не оценит, если я скажу ему что-то подобное при брате. Или при моей маме. Поэтому я меняю тему:
— Говоря об особах королевской крови, где это Рейна и Тораф? Проспали?
Гален сжимает зубы.
— Торафу здесь не рады. Рейна предпочла общество мужа-предателя обществу своей семьи.
— Гален, Toраф не предатель, — говорю я ему мягко. — Он поступил так, чтобы спасти Рейну. Спасти тебя. Что бы случилось, если бы я не пришла?
Но я не могу убедить себя в том, что результат был бы иной, если бы я решила остаться на уютном берегу. Рейна все еще может — должна — спасти ситуацию.
Похоже, Гален думает о том же самом.
— Тогда ты не была бы ранена, — говорит он упрямо. — Гром делал успехи. У него бы все получилось.
— Ты не можешь быть в этом уверен. И Торафу нужно дать шанс.
— Я уверен, что он рассказал тебе какую-нибудь благородную историю. Но он привел тебя на Арену. Он рисковал твоей жизнью, Эмма. И посмотри, что из этого вышло.
— Я сделал то, что посчитал нужным, — заявляет Тораф с порога гостиной. Рейна стоит за ним с равнодушным видом, но я знаю, что она наверняка нервничает, приведя его сюда. За плечом Торафа я вижу еще одну Сирену, только старше и выше ростом. Раньше я его никогда не встречала, но кажется, я знаю, кто он.
Жаль, что сейчас не лучшее время для знакомства.
Гален резко встает, роняя с грохотом свой стул на пол. Он прыгает, скользя через стол, смахивая кастрюли, сковородки и тарелки с едва тронутым завтраком. В следующую секунду он уже держит Торафа за шею, прижав его к стене.
— Гален, нет! — кричит Рейна, оттаскивая его назад.
— С дороги, Рейна, — рычит он.
Тораф использует момент, и бьет Галена в челюсть. Гален отпускает его, но быстро приходит в себя, запуская кулак в живот Торафу.
Тораф покачнулся.
Гален ударил снова.
Все сидящие за столом отодвигаются поближе к стене, предоставляя им побольше места для боксерского спарринга. Даже Рейна отступила в сторону и подошла к стене рядом со мной.
— Они просто должны выбить дурь, — вздыхает она.
— До какой степени? — спрашиваю я. — Не до смерти же или чего-нибудь такого же глупого, верно?
Сирены, как правило, существа мирные. Я не могу представить, чтобы у них был пункт в законе, в котором считалось нормальным сражаться на смерть.
За исключением того, что Гален больше не подчиняется законам.
К счастью, Рейна качает головой.
— Пока не вымотаются настолько, что не останется сил ненавидеть друг друга. Ненавижу, когда они так делают.
Похоже, ее напрягает многолетний опыт наблюдений за подобными стычками.
Но я вижу другое: их сражение и борьба — это не ненависть друг к другу. Они не пытаются убить друг друга. Они хотят перенести внутреннюю боль в физические удары. Эта борьба — разговор. Понимание. И надо надеяться, исцеление.
— Ты уже устал, пескарик? — усмехается Тораф, обхватывая своими крепкими руками шею Галена в удушающем приеме.
Гален быстро перекидывает его вперед и отправляет на спину. Тораф с силой отталкивается.
— Ты, верно, нахлебался соленой воды, — наступает Гален, — чтобы нести такой бред.
Тораф делает Галену подсечку, сбивая его с ног, и потасовка переходит в партер на полу. Стоило мне задуматься, сколько еще это будет продолжаться, как старшая Сирена делает шаг в столовую и подтверждает то, кем он является, нотками власти в своем голосе:
— Хватит уже. Поднимайтесь.
Тораф встает на ноги, отходя от Галена, который неохотно уступает.
— Да, Ваше Высочество. Простите, Ваше Высочество, — сквозь одышку выдавливает Тораф. На его лице нет и намека на сожаление.
Хотя, даже Гален выглядит огорошенным.