— Мне так жаль, — шепчу я ему в шею. Слова почти застревают у меня в горле. Он обнимает меня крепче и прижимается подбородком к моей макушке.
— Она у Вудена, — говорит он Грому. — Пока мы не решим , что лучше.
Гром не отвечает. На деле, спустя пару минут, я чувствую, как пульсы мамы и Грома удаляются от нас. Спустя еще какое-то время, я перестаю чувствовать их и вовсе. Единственный пульс, который я чувствую — Галена. Он бьется внутри меня, сквозь меня, вокруг меня.
Вещи изменятся без Рейчел. Жизнь не будет проходить также гладко. Но это не изменится. То, как мы подходим друг другу. То, как мы знаем друг друга.
Эпилог
— Ты уверена, что хочешь этого? — Гален смотрит на меня так, словно я вырастила у себя на голове тиару из змей.
— Абсолютно.
Я расстегиваю свои четырехсот долларовые туфли на шпильках и втыкаю их в песок. Когда он тянется развязывать свой галстук, я останавливаю его рукой.
— Нет! Оставь его. Оставь все, как есть.
Гален хмурится.
— Рейчел бы нас прибила. Обоих. Во сне. Хотя нет, сперва бы она подвергла нас пыткам.
— Это наш выпускной вечер. Рейчел хотела бы, чтобы мы как следует повеселились.
Я вытягиваю тысячу и одну шпильку из своих волос и бросаю их в песок. На самом деле, мы оба правы. Она хотела бы видеть нас счастливыми. Но при этом она хотела бы, чтобы мы оставались в наших дизайнерских нарядах.
Наклонившись, я трясу головой, словно мокрая собака, развеивая магию лака для волос. Откинув волосы назад, я смотрю на Галена.
Его кривоватая улыбка почти заставляет растаять меня на месте. Я просто рада видеть улыбку на его лице вообще. Последние полгода были тяжелыми.
— Твоя мать захочет фотографий, — говорит он мне.
— И что она будет делать с этими фотографиями? Развесит в рамочках по Королевским Пещерам?
Желание мамы воссоединиться с Громом и жить, как королева, не удивило меня. В конце концов, мне восемнадцать лет, я взрослая, и могу сама о себе позаботиться. Кроме того, она просто уплыла прочь.
— Но у нее же остались рамки для фотографий в ее доме. Она могла бы любоваться ими, когда они с Громом будут выходить на берег, чтобы...
— Фу. Не говори об этом. Подведем под этим черту.
Гален смеется и снимает свои туфли. Я тут же забываю о маме и о Громе. Босоногий Гален, стоящий на песке в смокинге от Армани. Чего еще просить девушке?
— Не смотри на меня так, рыбка-ангел, — говорит он хриплым голосом. —Разочаровать твоего деда — последнее, что я хочу сделать.
Мой желудок скручивает. Сглатывание не помогает.
— Я не могу восхищаться тобой даже издалека?— Я не могу изобразить достаточно невинности, чтобы это показалось правдоподобным, — чтобы это прозвучало так, будто я не думаю о том же, о чем и он.
Прочистив горло, он кивает.
— Тогда идем. — Он сокращает расстояние между нами, оставляя за собой рытвины на песке. Схватив меня за руку, он тянет меня к воде. Мы останавливаемся на краю мокрого песка, куда еще не достает ни одна волна.
— Ты уверена? — спрашивает он снова.
— Более чем, — говорю я ему, головокружение проносится по моим венам, как юркий угорь. Картинка конференц-центра в самом сердце города всплывает у меня в голове. Красные и белые воздушные шары; баннеры; шумный, распыляющийся DJ, перекрикивающий вступление следующей песни. Ребята, отжигающие на танцплощадке, чтобы отвлечь внимание наставников от чаши с пуншем и подлить туда чего-нибудь горячительного. Перетягивающие кожу девушек платья, такие же корсеты, неуклюжие походки на пятнадцатисантиметровых шпильках. Выпускной, о котором мы мечтали с Хлоей.
Но воспоминания, которые я хотела бы оставить о выпускном, умерли вместе с Хлоей. Не может быть никакой радости от этого выпускного без нее. Я не смогла бы пройти туда сквозь двери и не ощутить, как мне чего-то не хватает. Чего-то значительного.
Нет, то место уже не имеет ко мне никакого отношения. Ни воздушные шары, ни громкая музыка, ни чаша с пуншем. Только тишина, пляж и Гален. Это мой новый выпускной. И по какой-то причине, мне думается, что Хлоя бы одобрила.
Он твердо кивает.
— Хорошо.
Взяв меня за руки, он тянет меня на встречу приливу. Соленая вода пропитывает лавандовый сатин моего платья, превращая его почти в черный. Волны накатывают на него снова и снова, делая его все тяжелее и тяжелее.
— Скажешь, когда, — говорит он.