Он был осторожен, бдителен, непрерывно перемещался, но продвигался очень медленно, держась ближе к земле, чтобы оставаться ниже линии зрения ползающих кхлеви. Он не передавал никаких призывов о помощи Грималкину, Кхорнье в ее время или кому-то еще, чтобы кхлеви, тоже способные улавливать мысли, не приняли чужой сигнал. Но в то же время он старался прислушиваться к их мысленным переговорам. Он был уверен, что сможет узнать их, хотя пока что не заметил никаких следов таких переговоров. Но он также не слышал никаких щелкающих звуков, которые издавали их ноги и клешни во время сеансов прямой связи.
Ари не мог размышлять об этом. Не мог транслировать страх, который охватывал его всякий раз, когда его мысли возвращались к тому, что случилось в последний раз, когда он был в подобной ситуации. Он узнал, сражаясь с кхлеви, что феромоны, которые он испускает, когда боится, привлекают их. Они кормятся страхом и болью.
Его мысли все время возвращались назад, к тому времени, которое он провел вместе с Грималкином, гадая, почему этот Друг Предков, который взял Ари под свое крыло, предал его и оставил здесь, где рождались его худшие кошмары. Теперь благодаря Грималкину они больше не были кошмарами, а снова стали реальностью.
Какую кашу, как сказал бы Йонас Беккер, заварил Грималкин? Это существо было эмпатом. И в качестве такового Друг не просто знал, что чувствует Ари; он реально чувствовал все, что чувствовал Ари во время контакта с ним, если Ари не закрывался от него, что он делал редко. Грималкин должен был знать, как это будет тяжело для Ари, он должен был это чувствовать. Так что заставило его так поступить?
Ари перебрал все беседы, которые они вели. Может быть, он нечаянно смертельно оскорбил Грималкина? Настолько сильно, что этот кот-метаморф так ужасно ему мстит? Но ведь он должен был это заметить. А Ари не мог ничего подобного вспомнить. По большей части они разговаривали о жизни Ари после встречи с кхлеви, и особенно о встрече с Кхорньей, и как они стали спутниками жизни, слившись душой и телом. Это была такая необычайная радость, о которой он никогда и не мечтал, особенно израненный и измученный пытками кхлеви. Ари скучал по Акорне так сильно, он страдал от разлуки с ней, но все равно знал, что она поймет, что он должен попытаться освободить Ларье. Несомненно, Грималкин понимал эту часть их миссии. Он даже выполнил ее, но одновременно предал Ари.
Ари с трудом в это верилось. Грималкина, казалось, так интересовали рассказы Ари о его отношениях с Кхорньей. Он с таким восторгом смеялся над рассказом о глупых голограммах, которые изобрели дети на Мечте, чтобы подтолкнуть влюбленных в объятия друг друга. Он казался растроганным, когда Ари рассказал ему, как они с Кхорньей помогли его младшей сестре Мати спасти их родителей. И он заявил, что его волнуют и ужасают приключения, которые они пережили, освобождая вселенную от кхлеви. Но лучше всех приключений и историй Грималкин, как казалось Ари, понимал, как сильно Ари любит Кхорнью, а она — его. Он понимал, что она — самая исключительная, блестящая, прекрасная, добрая, умная, находчивая, отважная женщина-линьяри, которую когда-либо встречал Ари, и что Ари чувствует себя избранным, потому что она выбрала его. Грималкин даже согласился, что она — лучший образец женщины своей расы. Ари уже начал спрашивать себя, не слишком ли долго он распространялся на эту тему.
Но после первого совместного путешествия Грималкин настоял, чтобы Ари записал все свои воспоминания о времени, прошедшем после его плена. Ари записал свое воссоединение с членами семьи, свое спасение Беккером и РК, свое исцеление, свою дружбу, свои приключения, свою роль в победе над кхлеви и все то, что имело отношение к Кхорнье.
Когда Ари заколебался, стоит ли доверять свои личные воспоминания записям, Грималкин произнес мурлыкающим тоном:
— Я лишь думаю о твоем благе, сын моих будущих сыновей. Я — Хозяин времени, но даже я иногда нахожу провалы в своих воспоминаниях из-за того, что слишком быстро скольжу туда и обратно. Если ты промахнешься мимо синапса в спирали пространства — времени всего на долю наносекунды, — ты можешь потерять ориентацию и никогда уже не обретешь все моменты своей жизни. Записать их — это лучший способ всегда ими обладать.
— Ты именно так поступаешь? — спросил его тогда Ари.
— О да, но мое устройство гораздо более сложное. Я постоянно его использую, как и обоняние и другие данные органов чувств.
— Наверное, у тебя была замечательная жизнь, — сказал Ари. — Я бы хотел увидеть те записи, которые ты сделал.
Грималкин усмехнулся своей лукавой улыбкой, напомнившей Ари РК.
— Ты еще слишком молод, мой мальчик. Подожди, я покажу тебе кое-что; тогда, возможно, я поделюсь с тобой некоторыми избранными отрывками, которые тебя позабавят. А вот эта твоя Кхорнья, когда вы спариваетесь, какие звуки она издает?
Ух! Даже в воспоминаниях этот вопрос был слишком уж личным. Ари отказался отвечать Грималкину или даже записывать столь интимные сведения.
— Это должны знать только Кхорнья и я, и больше никто, — сказал он. — Говорить о подобных вещах с другими было бы предательством нашей любви.
— Нет нужды так надуваться, сынок, — сказал Грималкин со скучающим зевком и потянулся. — Но если ты по невезению потеряешь эту часть твоих воспоминаний во время наших путешествий, ты пожалеешь. В конце концов, это твоя жизнь. Я просто пытаюсь помочь тебе, я это делал с самого начала. Между прочим, она закрывает глаза, когда вы соприкасаетесь рогами, или держит их открытыми?
Для эмпата Грималкин мог быть возмутительно бесчувственным.
И он мог быть даже хуже, чем просто бесчувственным. Если обстоятельства того требовали, Грималкин мог быть таким же жестоким, как кот, играющий с мышью, эта черта личности свойственна большинству Друзей. Ари видел много подобных сцен до того, как они с Грималкином покинули Макахомию. Теперь Ари казалось, что эмпатия Грималкина простиралась лишь до тех пределов, которые позволяли ему выведывать чувства Ари, но лишь для того, чтобы ими воспользоваться. И может быть, развивать похотливый интерес к Кхорнье.
Но Ари знал, что Кхорнья никогда не предаст его, как он никогда не предаст ее. Пока Грималкин был занят перестройкой банка генов Макахомии, переделывая население, которое состояло в основном из эмигрантов с Земли, по своему собственному подобию, Ари записывал не воспоминания, а послания для Кхорньи, чтобы отправить их сквозь время и дать знать любимой, что он к ней вернется.
Грималкин, захваченный бурным процессом воспроизводства со всеми особями женского пола на планете, чтобы гарантировать появление хотя бы одного отпрыска семейства кошачьих со свойствами метаморфа, настаивал, чтобы он делал то же самое.
— Здесь найдется место для двух высших видов, мой мальчик. И ты для этих самок герой, поскольку очистил их озеро. Можешь выбирать. Они немного тощие, это правда, но некоторые могут быть вполне привлекательными.
Ари отказался. Позже, устав от своих трудов, Грималкин рухнул рядом с Ари и вздохнул.
— Наверное, если хранишь верность одной женщине, ведешь спокойную жизнь. Но когда она далеко, ты при желании можешь заняться чем-то с кем-то другим.
— У меня не возникает такого желания, ведь я знаю, что скоро мы с Кхорньей снова будем вместе, — с улыбкой сказал Ари.
Грималкин встал, его фигуру скрывала тень от стены храма, который построили для него новые друзья.
— Снова уходишь? — спросил Ари.
— Я проголодался, — ответил Грималкин. — Мне нужно пойти и запустить в кого-нибудь когти.