— Из всех чудесных встреч, знакомство с вами — самая значительная. Я расскажу о ней королю.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЧТЕНИЕ ТРЕТЬЕГО СЕМИСТИШИЯ
10
Каждый раз, когда Анжелика возвращалась в Голдсборо, каждый раз, когда сквозь клочья перламутрового тумана или на фоне царственно голубого неба она видела блеск розоватых снегов на вершинах Ман-Дезерта, что означало конец пути, сердце ее наполнялось радостным возбуждением. И не к чему было ей напоминать о целой лавине драм и унижений, которые обрушились на них в этих местах или могли еще раз их подстеречь.
Для нее этот край сохранил образ сказочного райского уголка, который восхитил ее в тот самый момент, когда она различила сквозь густой туман, через который блестела радуга, звон якорной цепи, возвещавший об окончании ее первого длительного путешествия. Она стояла на мостике, прижав к себе Онорину. В глубине ее рождался молчаливый крик, словно это взывали все изгнанники, избежавшие тюрьмы или казни, крик, от которого хотелось пасть на колени: «Новый Свет!»
На этой неизведанной земле могло случиться что угодно, она это понимала и заранее была готова ко всему. Самое главное, что они были свободны и спасены.
Каждый раз по возвращении в Голдсборо она снова переживала миг прилива новой крови, миг обновления сил.
Прибыв в Новый Свет, изгнанники и побежденные снова обретали мужество, иные чувствовали его в первый раз.
Вопреки тому, что ей пришлось перенести у этих берегов, Анжелика не забывала своего первого впечатления неописуемой красоты.
К нему в последующие дни добавилась чудесная радость от известия, что оба ее сына живы. И она никогда не забудет мгновения, когда Кантор, обнаженный, словно молодой бог с Олимпа боролся с волнами в гроте Анемонов и кричал: «Посмотрите на меня, матушка!» К этому примешивалось впечатление от сна, рассказанного Флоримоном перед его отъездом в Америку вместе с Натанаэлем де Рамбур. Ей казалось, что она спит… или что она умерла. Многое здесь казалось призрачным как мечта, так был велик контраст между жизнью в Европе и в Новом Свете.
Итак Голдсборо останется местом, где реальность похожа на мираж, где вас поджидают неожиданные сюрпризы и радости, ослепляющие словно молния.
И эти радостные мысли, которые облегчали душу и наполняли сердце песней, пробуждали в ней нетерпение увидеть тех, с кем были связаны (правда не всегда наилучшим образом, надо признать) первые часы, проведенные на этих берегах.
Там жили гугеноты из Ля Рошели, которых ей и Жоффрею удалось спасти от тюрьмы и галер. Среди них — ее близкая подруга Абигаэль, жена Габриэля Берна, их дети — Мартьяль, Северина и Лорье, которых Анжелика любила, как родных… также — старая Ребекка, их служанка, тетушка Анна, чета Маниго и много других.
Она также готовилась к встрече с Коленом Патюрелем, и это всегда было связано с волнением и искренним удовольствием, в которых она себя никогда не упрекала. Когда она думала о чувствах, испытываемых при виде их губернатора, высокого и грузного, направляющегося навстречу походкой морского волка, приспособившегося к качке, поднимающего руку в знак приветствия, окруженного постоянно детьми, она понимала, что этот человек приветлив, приятен, надежен и даже безгранично предан им обоим в равной степени.
Когда Колен был рядом с ними, Жоффрей и Анжелика чувствовали, что их груз, их заботы разделены уже на троих. Они знали, что в верности Колена по отношению к ним никогда не придется сомневаться.
Дневной прилив отнес их в спокойные воды через фарватер, знакомый и доступный лишь опытным штурманам. Они проделали маневры прежде, чем бросить якорь, ибо несколько кораблей разного водоизмещения со спущенными парусами загромождали проход. Анжелику не интересовало, что некоторые лодочки подплывали к их судну; в основном это были индейские каноэ. Дикари были любопытны, к тому же их интересовало, не удастся ли обменять меха на огненную воду.
Заняв место в шлюпке, которая должна была доставить их в порт, что находился в нескольких кабельтовых, она подняла глаза и вгляделась с улыбкой в пейзаж, ставший для нее родным. Ей бросилось в глаза нечто необычное, напомнившее ей их недавний приезд в Квебек.
— Но… нас никто не встречает, — сказала она, повернувшись к Жоффрею.
Действительно, им еще не доводилось видеть набережную Голдсборо такой пустой, хотя слово «никто» здесь было не совсем справедливо.
Они различили матросов, которые сновали туда-сюда, перекатывали бочки, переносили тюки. Иные просто слонялись вдоль берега, ожидая команды к отплытию, но среди них — ни одного знакомого лица. Не было видно просторных темных платьев дам из Ля Рошели, обычно они образовывали почетную процессию, стоя вдоль набережной рядом с мужчинами в шляпах и с кружевными воротничками; на их лицах с трудом угадывалась скрываемая радость. Не было ни детей, прыгающих через лужи и поднимающих фонтаны брызг, даже птицы не кружили над причалом и не присоединяли свои крики к обычным приветствиям друзей. Военные в полном снаряжении и вооружении не стояли на пристани, как не стояли там живописные пары — результат брака бывших пиратов и королевских дочерей или прелестных уроженок Акадии, встреченных на побережье залива.
Как бы ни были заняты жители Голдсборо своими ремеслами, никогда они не жалели времени, чтобы, оставив все дела, придти встретить и приветствовать графа де Пейрака — основателя и благодетеля городка.
— Может быть, дать сигнал из пушки о нашем прибытии? — спросила Анжелика, в тот же момент подумав, что на их выстрел не последует ответа.
Она взглянула вопросительно на мужа и увидела, что хоть он и не показывает своего волнения, он тем не менее сильно удивлен. Его глаза изучали новые детали в пейзаже, словно он всматривался в лицо ребенка, который подрос.
Тонкие струйки дыма, которые тянулись к небу из труб домов, говорили о том, что жители в городе есть. А среди толкотни незнакомых матросов на площади они различили фигуру пожилого человека, который, казалось, прогуливался, время от времени бросая палку своей собаке и заставляя ее бегать за ней. Эта картина была успокаивающей и указывала на то, что Голдсборо не стал объектом чьего-то нападения, хотя возможность такого поворота событий никогда не теряла актуальность.
Но напрасно они всматривались в разных направлениях и все, кто был вместе с ними в шлюпке — тоже. Ни Колена Патюреля, размахивающего руками, ни передвижения солдат на стенах форта, ни радостных подростков.
Словно в адском калейдоскопе перед мысленным взором Анжелики сменялись картины всеразличных катастроф: кровожадные пираты с французских берегов или с английских островов, например с Ямайки, обрушились на Голдсборо; индейцы-ирокезы или абенакисы уничтожили население; или англичане из Массачусеттса с Фипсом во главе напали на город и ограбили его; это могли быть и гугеноты Ля Рошели, которых сослали в Новую Англию или в английские колонии. В конце концов, в этой болотистой местности оказалось столько различных типов людей — паписты и реформаторы, пираты и разорившиеся буржуа, что они могли просто поубивать друг друга. Это предвидел маркиз де Виль д'Аврэ!..
Однако флаг де Пейрака — голубое полотно с серебряным щитом — по-прежнему развивался на башне форта рядом с двумя вымпелами: первый принадлежал войскам Ля Рошели и символизировал единство гугенотов, второй изображал «сердце Марии». Это был настоящий шедевр вышивки, изготовленный монахинями-урсулинками из Квебека, который Анжелика и Жоффрей подарили Колену Патюрелю и его друзьям во время их первого путешествия в Новую Францию. При виде этих вымпелов и флага можно было с уверенностью сказать, что все находятся дома. Но по мере того, как они приближались, выяснилось, что большинство домов стоят с заключенными дверями и окнами, что придавало поселению вид враждебный или умирающий.