– У меня было четыре брата, – напомнил Баррелий Кессарскому, стараясь перекричать терзаемую жертву. – И все они жаждут передать тебе приветы. А еще есть Гердин Маклагер, которого по твоей указке запытали до смерти вместе с подмастерьем и выставили их тела на пир воронью. И сыскарь из Надзорной палаты Таврий, которого твои люди утыкали стрелами на берегу Зирта. И родственники хальради ибн Анталя, которые, я уверен, давно кормят червей на городской свалке. Да и сам Захрид неведомо, жив сегодня или мертв. А теперь на твоей совести еще и Вальтар Третий, подлый ты изменник!
– Вальтар Третий?! Вальтар Третий?! – Упоминание тетрарха привело Гийома в ярость и он даже попытался вскочить с пола, но пинок бдительного кригарийца усадил его обратно на место. – Да что вообще тебе известно обо мне, вшивый ты бродяга без роду и племени?!
– То, что ты замешан в похищении тетрарха и вторжении в столицу дружин Рябого, – ответил ван Бьер. – Не знаю, за что ваш новый хозяин отдал вас на растерзание своим псам, но такое вероломство в духе Гвирра. Хотя я рад, что они не загрызли тебя насмерть и ты достался мне. Чтобы кригарийцу и вдруг так повезло в Главном храме Громовержца – похоже, твой бог окончательно от тебя отрекся.
И Баррелий вновь провернул меч, воткнутый в рану полумертвого фреймониста.
– Хорошо-хорошо, твоя взяла! Твоя взяла, слышишь меня?! Прекрати! – Кессарский поднял ладони, умоляя, чтобы истязатель отстал от его товарища. – Тебе нужен я, а не Лонсгат – он даже не был со мной, когда я обезглавливал язычников! Прошу, даруй ему легкую смерть! Пытай меня вместо него, если тебе это нужно. Только запомни: мы не причиняли твоим братьям страданий. От зелий, которыми их напоили, они вообще не почувствовали боли, когда их убивали. Клянусь тебе – это сущая правда! Мы солдаты, а не чудовища, и никого не пытаем. А если убиваем, то лишь по крайней необходимости, во имя дела, которому служим!
– Легкая смерть, говоришь… – Ван Бьер посмотрел сначала на Гийома, затем на попираемую ногой жертву. И, немного подумав, вонзил ей меч под левую лопатку. В самое сердце. Лонсгат содрогнулся несколько раз и, обмякнув, больше не шевелился.
– Какое совпадение – я тоже солдат. И не испытываю удовольствия, когда меня заставляют превращаться в чудовище, – продолжил кригариец. – Так и быть, я уважил твою просьбу. Скажу больше: я дарую тебе такую смерть от меча, какую пожелаешь, если расскажешь, во что ты меня втравил.
– Но как ты поступишь с правдой, которую узнаешь?
– А тебе не все ли равно? Ты ведь будешь уже мертв.
– Это будут мои последние слова в жизни. И мне не все равно, развеются они по ветру, словно дым, или ты употребишь их для благой цели. Если же нет – стоит ли мне тебе исповедаться?
– Когда я тебя убью, то пойду и попробую исправить то, что ты натворил, – признался кригариец. – Ты опозорил кригарийцев. А значит, чтобы вернуть нам доброе имя, я должен спасти тетрарха, чего бы мне это ни стоило.
– Правильнее сказать, ты исправишь то, что я не натворил. – Гийом кисло ухмыльнулся. – Да, я виновен в похищении Вальтара Третьего. Но – лишь потому что не успел это предотвратить! Верь не верь, на самом деле культ Фреймона создавался, чтобы защитить тетрарха, а не причинить ему зло…
Глава 34
– Капитул Громовержца… – Продолжил Кессарский после того, как попросил у ван Бьера воды и тот напоил его из фляжки одного из мертвецов. – Курсоры так привыкли считать храмовников своими верными псами, что напрочь запамятовали о соглашении, которое Капитул заключил когда-то с орденом Змееглавых рыцарей… Тебе что-нибудь о них известно?
– Да, известно, – кивнул Пивной Бочонок. – Еще я в курсе, что все отказавшиеся служить Капитулу змееглавцы плохо кончили. Включая четвертого дихентария ордена Клеора Фреймона.
– Отрадно, что не нужно тебе так много разжевывать, – кивнул Гийом. – В том соглашении сказано, что на службе у Капитула храмовники клянутся исполнять лишь богоугодные дела. К которым предательство и свержение правителей явно не относятся. Храмовники уже испачкали руки в Кернфорте, когда приютили у себя в монастыре фальшивых паломников из Хойделанда с подлинными курсорскими грамотами. Тогда мы смолчали, хотя многим из нас это пришлось не по нраву. А раз мы смолчали, Капитул подтерся нашим договором. И вздумал утопить нас в своем дерьме еще глубже. На сей раз – с головой.