– Саяна учить меня быть похож ни на кто и сразу на всех, Велик-сир. Так, как это уметь сама саяна, – ответила Эльруна. И, немного смутившись, добавила: – Только у меня пока плохо выходить. Все из-за моя ухи. Они сильно торчать и я ничего с ними не поделать.
Поскольку лопоухая никогда не призналась бы в этом ни мне, ни Баррелию, надо полагать, с Вальтаром она тоже откровенничала не искренне, а чтобы втереться к нему в доверие. Уж я-то достаточно был знаком и с нею и с Псиной. И давно раскусил сущность Вездесущих, играющих на людских чувствах столь же непринужденно, как хороший музыкант на своем инструменте.
– Не наговаривай на себя, детка. – Несмотря на подавленность, тетрарх все-таки не сдержал улыбку. – Запомни: у тебя красивые уши. Такие же были у моего сына и он тоже страшно переживал, думая, что все над ним насмехаются. И сколько я его ни утешал, сколько ни убеждал, что с его ушами все в порядке, он упрямо мне не верил.
Вспомнив об умершем от чахотки наследнике, Вальтар тяжко вздохнул и пригорюнился.
– Спасибо, Велик-сир, – улыбнулась ему в ответ пигалица. – Мои ухи еще никогда не хвалить такой большой человек как вы. Это честь для махади. И я запомнить ваш совет. Клянусь.
– Что ж, а я запомню твой: быть ни на кого не похожим и одновременно быть похожим на всех, – кивнул тетрарх. – Думаю, теперь, когда мне предстоит скитаться и скрываться от врагов, твой совет мне здорово пригодится…
Псина объявилась, когда стемнело. Понятия не имею, как она отыскала обратную дорогу в кромешной тьме, в которой я, несмотря на костерок, боялся отойти от него даже по нужде. А все потому что кусты и деревья вокруг стояли плотной стеной, и удалившись от лагеря, я едва мог разглядеть за ними огонь.
Само собой, шагов Вездесущей мы не расслышали. А я и вовсе проморгал, когда она вынырнула из темноты. Просто отвернулся от огня, а когда вновь повернулся к нему, Псина как ни в чем не бывало сидела напротив и грела руки над костром.
Тетрарх к этому времени уже спал, но ван Бьер разбудил его, так как вряд ли доставленные шпионкой известия могли ждать до утра.
– Ну что? – осведомился Вальтар у канафирки, протирая глаза. – Насколько все плохо в моем городе и окрест него?
– Все гораздо хуже, чем вы можете себе представить, Великий сир, – ответила Псина. – После гибели короля среди островитян начался раздрай. Случись это в иное время, они сумели бы договориться и, поорав и поскандалив, короновали бы нового Владыку Севера. Но с той поры, как дружины и бранны ворвались в город и учуяли запах огромной добычи, согласье между ними держится на одном честном слове. Сейчас им не до коронации. Все они набивают мешки и телеги столичными богатствами, радуясь, что над ними нет королевской власти и некому призвать их к порядку. Бардак просто жуткий. Никто не в силах остановить грабеж и разрушения. У Гвирра был договор с Симариусом, что островитяне не станут грабить храмы, монастыри и дворцы церковных патриархов. Вот только Симариус сжег Гвирра и расторг союз между Хойделандом и Капитулом. Говорят, от Главного храма остались одни закопченные стены – все добро оттуда вынесли подчистую, а затем храм сожгли.
– А что Григориус Солнечный? – полюбопытствовал Вальтар.
– Как раз к нему подхожу, – кивнула Псина. – До южан весть о гибели Рябого долетела в ту же ночь. Не знаю, как, но долетела. И они не преминули урвать свое, тем более, что были злы на Гвирра, поскольку он их обделил. Тут-то и началось самое страшное. Григориус смекнул, какой бардак начнется среди островитян, и тоже подтерся договором с ними, велев своим армиям перейти Зирт и вторгнуться на правый берег столицы. А затем – прорываться к Мунроку, который хойделандеры еще не захватили.
– Значит, последний союз в Золотой войне распался, и теперь каждый воюет сам за себя, – заключил тетрарх. – Видит бог, страшнее хаоса Оринлэнд еще не видывал!
– Похоже на то, Великий сир, – согласилась канафирка. – Армия южан дисциплинированна. Она способна раздробить дружины островитян на правобережье, а затем разгромить их поодиночке. Но – лишь в том случае, если станет действовать решительно и безупречно. Если же Григориус вдруг споткнется или замешкается, его бывшие союзники вмиг очухаются и сожрут промонторцев вместе с дерьмом. Во-первых, потому что островитян гораздо больше. А во-вторых, стоит им понять, что кто-то намерен отобрать у них трофеи, они озвереют. И тогда каждый из них начнет драться за троих и рвать зубами вражеские глотки, в чем островитяне большие мастера.
– Известно, кто сегодня одерживает верх?