– Две вещи никак не уразумею – вновь заговорил монах, приступив к трапезе. – Первое: зачем захватывать нас живьем? Проще убить кригарийца сразу, если у тебя есть с ним счеты, чем рисковать, удерживая его в плену. Ведь если вырвется – наделает много шуму и крови. И второе: почему в «Конце всех дорог» никто не сбежался на грохот, который мы учинили?
– Ты задаешь правильные вопросы, – кивнула Псина. – Но хозяин постоялого двора от нас никуда не денется, а вот с поиском твоих братьев лучше поторопиться, как считаешь?
– Никогда бы не поверил, что однажды это скажу, но да – ты совершенно права, – согласился Баррелий. – Далеко отсюда те места, докуда ты и твоя шмакодявка следили за похитителями?
– Не очень. Я довела их до одного склепа на кладбище Тотенштайн, а Эльруна – до особняка на улице Шелкопрядов.
– Очень богатая дом! – вставила махади. – Большой ворота и забор.
– Бедных домов я там и не припоминаю, – заметил ван Бьер. – Кстати, что с твоим с лицом? Это Шон что ли так тебя отделал?
– Да она просто чокнутая! – поспешил оправдаться я. – Сначала напала на меня, а когда я начал защищаться, встала столбом и чуть ли не сама билась лицом о мой кулак!
– Кодекс Махади! – провозгласила Эльруна. Судя по ее тону, она тоже оправдывалась. – Боль – ничто! Твоя кулак – ничто! Ты само – ничто!
– Что еще за дурацкий кодекс такой? – спросил я, отступив на всякий случай подальше от этой сумасшедшей.
– Нашим ученикам запрещено уклоняться от ударов в драке голыми руками со слабым противником, – пояснила вместо коротышки ее наставница. – Таково одно из правил ученического кодекса.
– Это кто тут слабый?! – обиделся я. – А если бы я не остановился и забил твою махади насмерть?
– И поделом бы ей. Это означало бы, что она не выучила уроки и неверно оценила угрозу, – ответила Псина. – Но Эльруна раскусила тебя с полувзгляда. И знала, что ты ее не убьешь. Как видишь, она в тебе не ошиблась. А синяки – они заживут. Разве твой друг кригариец учит тебя другим премудростям?
– У маленький Шон глаза много бегать, а руки дрожит, – добавила ученица и злорадно осклабилась. – Он трусиха!
– Но-но, полегче, ты, мелюзга ушастая! – возмутился я. – Вот так пожалеешь кого-нибудь чисто по-человечески, а он тебя же потом и оскорбляет! Ладно, понял, что я делал неправильно. В следующий раз, плюгавая, не жди от меня никакой пощады.
– Кладбище Тотенштайн! – напомнил ван Бьер, которому надоело слушать наши несвоевременные препирательства. – Те люди, они что, спустились прямо в склеп?
– Точно, – кивнула Псина. – В фамильный склеп неких Дироусов. По всем признакам, давно заброшенный. Судя по черной метке на склепе, эти Дироусы были из числа семей, что вымерли полвека назад при вспышке гисской лихорадки. В старой части Тотенштайна много таких могил.
– И никто потом из склепа обратно не вышел?
– За время, что я там прождала – нет.
– Как интересно. А что насчет улицы Шелкопрядов?
– Особняк жилой, не заброшенный. В окнах горел свет еще до того, как кригарийца завели внутрь. Кому принадлежит дом, Эльруна ночью выяснить не смогла.
– Ну хорошо. – Баррелий запил водой остатки трапезы и решительно поднялся на ноги. – Хватит терять время. Спасибо за завтрак, а теперь верните мне оружие и я пойду выясню, кому это приспичило объявить нам войну. Или ты намерена меня задержать?
– Вот еще! – фыркнула Вездесущая. – И куда ты отправишься в первую очередь?.
– На улице Шелкопрядов живут одни денежные толстопузы, и стражи там видимо-невидимо, – рассудил Пивной Бочонок. – Поэтому вторгаться в незнакомый дом при свете дня я не стану. Лучше прогуляюсь по кладбищу. Мертвые не верещат на всю округу, когда в них тычут мечом, а с кладбищенским смотрителем я найду общий язык.
– Боюсь, что сегодня в склепе Дироусов живых гораздо больше, чем мертвецов, – напомнила Псина. – Но твоя стратегия мне нравится. Только ты ошибся, если подумал, что мы с махади будем сидеть сложа руки. Не забывай: это и наша война тоже. Мы сходим на улицу Шелкопрядов и разнюхаем там все, что сможем. Ну а Шон пусть остаться здесь – Гезир за ним присмотрит.
– Еще чего! – запротестовал я. – С каких это пор меня стали считать обузой? Если на то пошло, пускай лопоухая остается. С такой синей опухшей рожей, как у нее, только в квартал богачей и соваться, ага!
Эльруна плохо изъяснялась на орине, но поняла, что я сказал. И, презрительно скривив лицо, показала мне кулак с оттопыренным мизинцем – известный во всем мире оскорбительный канафирский жест.