– Иными словами, ему надо было подтвердить свою репутацию героя.
– Подтвердить? Или, может, не уронить?
– Не понимаю.
– Смотри сюда. Фальшивые гарибы должны что-то сделать с Вальтаром. Не убить, как ты подметил, а например, похитить его. Среди бела дня, чтобы уйма народу увидела, что это дело рук Плеяды. Но как быть при этом самому Кессарскому? Если он защитил тетрарха от кригарийцев, то с гарибами подавно справится. Может, ему притвориться в этот день больным и не выйти на службу? Тоже нет – будет выглядеть крайне подозрительно.
– Себур! Ну конечно! – осенило Баррелия. – Гарибы схватят Вальтара, пока Гийом сражается с чудовищем, которое они привели с собой! Великий герой одерживает еще одну легендарную победу, но тетрарх все равно похищен. Герой, конечно, безутешен, но кто посмеет обвинить его в трусости? Наоборот, ему станут выказывать сочувствие и утешение. А Вальтар Третий тем временем… Да мало ли какая участь ему уготована. Но он тоже решит, что его похитили слуги Вездесущих. Особенно если сами «гарибы» его в этом убедят… А что потом?
– Сейчас это неважно, – ответила Псина. – Сейчас надо выяснить, что предпримут заговорщики, чьи планы мы расстроили. Второго чудовища у них вроде бы нет. Да и «гарибов» для атаки на дворцовых гвардейцев поубавилось. Будем надеяться, ты напугал Гийома и по крайней мере до очередного дня молитвы он не дернется. А за это время, уверена, мы еще что-нибудь придумаем.
– Ты меня не поняла, – покачал головой кригариец. – Я не блефую. Мне действительно нужно попасть в Главный храм и увидеть тетрарха. Ну а нужные слова для него я найду. Такие, которые он выслушает и уже потом решит, отрубать мне голову или нет.
– Ого! – Вездесущая удивленно вскинула брови. – Значит, сначала ты трезвонишь на весь город о том, что явишься пред очи повелителя. Затем устраиваешь переполох среди гвардейцев и храмовников. И лишь в последнюю очередь озадачиваешься вопросом, как приблизиться к Вальтару Третьему… Да это не стратегия. И не фантазия. Это… Махади, подскажи, что это такое!
– Плохой сам себя убийство, – отозвалась жующая краюху хлеба Эльруна.
– Вот видишь, – подчеркнула шпионка. – Даже ребенок понимает, что ты затеял. Хочешь броситься животом на клинки храмовников – валяй. Только без меня.
– Зачем мне бросаться на чьи-то клинки- я же не идиот, – пожал плечами ван Бьер. – Я приду в храм заранее и подожду, когда Вальтар сам туда явится.
– И это лучшая идея, которую родила твоя ушибленная башка? – хмыкнула шпионка. – Ты хоть в курсе, что перед приходом тетрарха из храма выставляют всех горожан? А затем наверняка проверяют все закутки, чтобы никто в них не спрятался.
– Выставляют всех, кроме калек-жертвователей, – уточнил Баррелий. – К ним Вальтар проявляет милосердие и позволяет оставаться в храме, пока он молится.
Я догадался, о ком шла речь. Вокруг храмов Громовержца отирается много попрошаек: нищих, бездомных, калек… Однако просить милостыню в притворе храма имели право лишь те, кто жертвовал Капитулу пол-кифера в неделю. Это правило не нарушало законов милосердия к сирым и убогим, и в то же время не позволяло им заполонить храм и портить там воздух. Обычным побирушкам было жалко расставаться с такими крупными для них деньгами. Но те из них, кто помимо милостыни искал общения с богом, безропотно отдавали пол-кифера. И целую неделю сидели в тепле, сухости и подальше от прочей орущей голытьбы.
– Калеки-жертвователи? – переспросила Вездесущая. – А какое ты имеешь к ним отношение?
– Я стану одним из них, – пояснил кригариец. – С твоей помощью.
– Даже так? – От удивления Псина не донесла до рта кружку с молоком и поставила ее обратно на стол. – Каюсь, у меня хватает поводов тебя ненавидеть. Но уж нет, извини – я еще не готова отрубить тебе ногу или руку.
– И не нужно, – ответил монах. – Просто сделай меня слепцом. Не настоящим, само собой – мои глаза мне тоже пока дороги. Но раз ты умеешь превращаться в старушку, значит сможешь прикинуться и слепой? А раз ты можешь сделать это с собой, то и со мной тоже, я прав?
Прежде чем ответить, Вездесущая допила молоко, не сводя при этом с монаха оценивающего взгляда. Точно также смотрел на глыбу мрамора скульптор, которого мой отец однажды пригласил во дворец, желая увековечить себя в камне. Вот и Псина, словно тот ваятель, прикидывала, справится ли она с задачей, поставленной ей кригарийцем.
– О такой возможности я не подумала, – заговорила наконец Псина. И уже без скепсиса, с которым она до этого оценивала все идеи Баррелия. – Но поскольку ты сам это предложил, знай – я не пойду на полумеры и обычное притворство. Если не хочешь быть разоблаченным, будешь не просто изображать из себя слепца. Ты станешь им. А заодно уродом – например, жертвой пожара. Такой, на которую нельзя смотреть без содрогания.