Мы опоздали на вечернюю службу, но успели до закрытия ворот. Хотя если бы и не успели, ничего страшного, ведь у нас в запасе был еще завтрашний день. Суровый храмовник проследил, как я опустил в жертвенную урну на паперти пол-кифера, после чего привратник требовательно указал на клюку в руке слепого.
Пришлось ее отдать. Взамен нам выдали медный жетон с цифрой семь. Это был пропуск в Главный храм и свидетельство того, что мы имеем право находиться в нем неделю. Завтра привратник заберет этот жетон и выдаст другой, с шестеркой. А послезавтра – с пятеркой, если к тому моменту тетрарх еще не явится на молитву.
Я не раз бывал в Главном храме Капитула, когда отец привозил меня из Дорхейвена в столицу. Так что монументальные размеры этого сооружения, его неохватные колонны и убранство были мне не в новинку. Баррелий же вошел сюда впервые, но поскольку он видел через бельма лишь огни светильников, я не мог расспросить о его впечатлениях. А хотелось бы. При всей циничности кригарийца он был не чужд прекрасному.
Город находился в осаде, но калек-жертвователей в притворе было много – видимо, за счет беженцев. Как, впрочем, хватало свободного места на полу. Устроившись рядом с безногим парнем, который, судя по татуировке на предплечье, служил в легионе «Унда» (где, как выяснилось позже, его и покалечили в одной из прошлогодних битв), мы первым делом вознесли молитву Громовержцу у ближайшей статуи. Просто чтобы не вызывать подозрений, ведь местные храмовники приглядывали за всеми новоприбывшими.
Разумеется, молился только я. Ван Бьер лишь шевелил губами да отбивал вместе со мной поклоны. Отдав дань церковным законам, мы вернулись на наше место. Где украдкой подкрепились – на что храмовники также закрывали глаза, если это делалось незаметно, – и устроились на ночлег.
Я наблюдал за соседями, дабы выяснить, как часто здесь принято ходить и отбивать поклоны Громовержцу. Кригариец же, привалившись к стене, принял скромную позу и делал вид, что дремлет. А, может, и впрямь дремал. Старый солдат, он умел засыпать где угодно, оставаясь при этом начеку, пусть даже здесь нам ничего не грозило.
Ночь прошла относительно спокойно. На город продолжали сыпаться бомбы, но сквозь толстые стены мы слышали лишь отголоски ударов и разрушений. Наверняка Григориус Солнечный целил своими летучими снарядами и в Главный храм, но пока ни разу не попал. А если бы и попал, на храмовой крыше несло караул множество пожарных. И недостатка в воде они точно не испытывали.
В полночь мы с кригарийцем снова ходили кланяться статуям. Глядя на наших соседей, я прикинул, что молиться чаще нет смысла – незачем было выделяться из толпы. Также мы выходили справить нужду до ближайшей к храму выгребной ямы. Причем по возвращению мне даже не пришлось показывать в воротах жетон. Уродливая внешность моего слепца была отличной гарантией, что нас хорошо запомнили.
Перед рассветом ворота были открыты, в храм потянулись прихожане и курсоры вышли к алтарю служить заутреню. По примеру соседей мы тоже встали на колени и молились со слугами Громовержца. Гудел Живой колокол, сверкали молнии, выстреливаемые одновременно из множества блитц-жезлов, хор распевал гимны, которые под сводами храма звучали особенно величественно… В общем, было на что посмотреть и что послушать. Увы, но других развлечений для нас сегодня не предвиделось.
Светильники в храме были погашены, когда солнце уже взошло над городскими крышами. Его лучи с трудом проникали в узкие стрельчатые окна, поэтому и вечером свет тут зажигали до заката. Закончив службу, курсоры приступили к своим обязанностям. Это означало, что и жертвователям пора было рассаживаться вдоль стен притвора и начинать выпрашивать милостыню.
Я мог лишь гадать, как претит гордому кригарийцу такая работа. Но он ничем не выдавал свое раздражение. Тем более, что все равно был неузнаваем. Иногда он вытягивал вперед трясущиеся руки и часто кивал головой, а также бормотал что-то себе под нос. Выглядело душераздирающе. Поэтому неудивительно, что к обедне в его шапке лежал уже десяток цанов.
Дневная служба обещала быть скромнее, без молний и колокольного звона. Но до того, как она началась, случилось нечто любопытное. Правда, лишь для нас с ван Бьером. Все остальные почти не обратили на это внимания.
Незадолго до обедни к жертвователям присоединилась одноногая старуха с костылем, сопровождаемая девчонкой-замухрышкой, возможно, внучкой. Пока они брели по притвору, мне не было до них дела. Зато когда они расположились через проход напротив нас, я уже не сводил с них глаз. Потому что…