Как глубоко мы спустились и в каком направлении вел проход, кажется, не ведала даже всезнающая Псина. Своими бесконечными витками лестница могла сбить с толку кого угодно. Но неширокий коридор, предназначенный для спасения высших церковных чинов, тянулся прямо и не имел развилок. Так что ломать голову над тем, куда идти, нам не пришлось.
Дверей, что соединяли наш проход и тот, по которому шли дружины Гвирра, мы не видели. Но когда мы, отмахав уже приличное расстояние, вдруг наткнулись на свежие кровавые следы, оказалось, что такие двери существуют.
Следы эти начинались прямо у стены, а затем уходили дальше по коридору. Туда же, куда двигались мы.
– Тайный проход, – сделала вывод Псина, погладив ладонью каменную кладку, на которой также остались кровавые отпечатки чьих-то рук. – Кто-то сведущий о нем сбежал от хойделандеров, но они попортили-таки ему шкуру.
– Поаккуратнее тычь рукой в стену, – предостерег ее Баррелий. – А то ненароком нажмешь на что-нибудь, откроешь брешь, и тогда я не дам за наши шкуры ломаного цана.
– Об этом не волнуйся. Как открывается каменная дверь, я уже догадалась, – ответила канафирка. – Лучше беспокойся о том, на кого мы нарвемся впереди. Следы говорят, что из соседнего коридора сюда сбежал не один человек, а где-то полдюжины. Или больше.
– По крайней мере один из них должен уже истечь кровью, – рассудил кригариец, поднеся факел к размазанным по полу, багровым пятнам. – А, возможно, и не один. По меньшей мере двое из этих людей были серьезно ранены.
И мы отправились дальше, усилив бдительность. Но прошли немного, потому что вскоре уперлись в перегораживающую коридор стену. К счастью, не глухую – в ней наличествовала дверь. А в двери имелись врезные замки. Точнее, прежде имелись, а сейчас они валялись на полу, потому что кто-то вырубил их топором. Причем совсем недавно. Щепки вокруг были свежие и тоже испачканные кровью.
Через оставшиеся от замков дыры пробивался дрожащий факельный свет – за дверью явно кто-то был. И этот кто-то мог в свою очередь заметить через дыры нас, поскольку мы тоже несли факелы.
– Гасим огонь! – велела полушепотом Вездесущая. – Быстро, пока нас не обнаружили!
Совет был дельный, но он малость запоздал.
– Кто там?! Витцбург, это ты? – раздался из-за двери хриплый голос. Наша компания не орала и не топала, как островитяне, что, видимо, и убедило человека за дверью в том, что мы не враги.
Мы могли не отвечать, но в этом не было смысла, потому что о нашем приближении уже знали.
– М-м-м! М-м-м! – громко замычал ван Бьер, передавая мне свой факел и беря наизготовку бронзовую дубинку. Я удивленно посмотрел на него – что это с ним стряслось? Но тут же сообразил: да ведь он изображает из себя немого, желая узнать, как на это отреагируют за дверью.
– Витцбург! Хвала Фреймону! – обрадовались за нею. Не переспросили, а именно обрадовались, ничуть не удивившись «безъязыкому» ответу.
Дверь распахнулась, и в свете наших факелов пред нами предстал рослый белокудрый храмовник с толстой орденской цепью на шее. Но первое, что бросилось нам в глаза, это цвет его лица. Оно было неестественно багровым, как будто он только что вышел из жаркой бани. И еще у него не хватало половинки левого уха, что мы также сразу заметили.
Заметили и вмиг узнали того, кто вышел нам навстречу. Это был новый главный знаменосец тетрарха Гийом Кессарский. Он же – вождь фреймонистов и герой Тандерстада, убивший четырех язычников-кригарийцев…
Глава 33
Даже будь ван Бьер скован цепями, он разорвал бы их, потому что сейчас его не удержала бы никакая сила в мире.
Кессарский держал меч наготове и при виде бросившегося к нему кригарийца не дрогнул. Крикнув товарищам «К бою!», он хотел нанести встречный удар. Но ярость не ослепила Баррелия и он отразил своей дубинкой нацеленный ему в грудь клинок. А затем врезался в Гийома плечом, отчего тот, попятившись, споткнулся о порог и грохнулся навзничь уже внутри убежища.
Ван Бьер мог бы сразу разделаться с ним, но тогда он утратил бы внезапность. А она при атаке на нескольких врагов была его единственным преимуществом. Поэтому монах пробежал по Кессарскому, наступив ему мимоходом на промежность и голову, и набросился на ближайшего фреймониста, который вскочил с лавки и только потянулся к мечу в ножнах.
Достать меч он не успел. За него это сделал Баррелий после того, как размозжил ему череп. Отбросив испачканную кровью дубинку, кригариец завладел трофейным клинком и встретил очередного противника ударом более серьезного оружия.