В сопровождении Перегрифа Химнет зашагал к первой линии, но генерал, глядя на своего господина, не мог отделаться от ощущения, что мысли правителя витают где-то весьма далеко.
Кожаные сапоги крепко упирались в стальные стремена. Спины прямые, броня начищена до блеска, забрала подняты и закреплены в таком положении. Это были лучшие воины Эль-Ларимара. Они замерли как изваяния, даже их скакуны в присутствии главнокомандующего стояли как вкопанные. Правда, некоторые все же осмеливались встряхивать головой, а какой-то конь переступил копытами. Но эти нарушения Химнет прощал: лошадь есть лошадь, что с нее взять!
До недавнего времени проведение смотров Химнет обычно поручал генералу или какому-нибудь еще более низкому чину, но с недавних пор решил лично осуществлять проверки. Появление человека, за которого они поклялись отдать жизнь, благотворно действовало на солдат. Благотворно, а иногда и весьма поучительно.
Замечал ли Перегриф, как смотрят солдаты на своего повелителя? Обращал ли он, такой проницательный, внимание на смесь страха и уважения, которые читались в их взглядах, когда Химнет проходил перед строем? Несмотря на то что гвардейцы сидели на лошадях, глаза Химнета Одержимого были почти на одном уровне с их глазами: он был очень высокого роста. Но никто не решался встретиться с ним взглядом. Так и должно быть! Ни в коем случае нельзя дозволять солдатам пялиться на офицеров, не говоря уж о самом правителе. Немного страха подобно мылу: он очищает, оставляя после себя почти незаметную защитную пленочку.
Проходя вдоль третьей шеренги, Химнет внезапно остановился. Он нахмурился, сложил руки за спиной и не спеша повернулся к Перегрифу.
- Ты это заметил?
Генерал внутренне напрягся.
- Что именно, господин?
Химнет кивком указал на строй.
- Шестой всадник с конца.
Перегриф сузил глаза. Ему очень хотелось сказать, что он ничего особенного не заметил в бойце, но генерал сказал правду:
- Да, господин, теперь вижу.
- Как, по-твоему, мы должны теперь поступить?
Послышалось мерное металлическое звяканье - волшебник начал постукивать по броне пальцами.
- Уверен, мой господин найдет верное решение.
Кивок.
- Не люблю сразу принимать крайние меры. Давай-ка дадим ему минуту-другую, пусть приведет себя в порядок.
- Да, господин.
Они пошли дальше. Генерал ничем не выдал своих чувств, но про себя он молился за душу несчастного солдата.
Однако тот никак не мог взять себя в руки. Чем ближе подходили Химнет и Перегриф, тем сильнее он трясся. Правитель Эль-Ларимара остановился перед ним и смерил его грозным взглядом. Солдат задрожал еще больше и уставился себе под ноги.
И вдруг уронил копье.
Не зная, как теперь быть - то ли спешиться и подобрать его, то ли сбежать, - гвардеец замер, как кролик. Химнет опустил голову и долго созерцал лежавшее на плацу копье. Эромакади, почуяв возможную поживу, закружились возле копья.
Наконец Химнет поднял голову.
- Боюсь, такой бесхребетный солдат недостоин быть в рядах гвардии. Если даже на смотре ты не в силах удержать оружие, что же ты будешь делать в сражении? Бросишь его и пустишься наутек?
- Никак нет, господин! - заикаясь, ответил гвардеец. - Мне... Я сегодня просто волнуюсь. Это мой третий смотр и первый, на котором вы высочайше соизволили присутствовать.
Он чуть опустил голову и рискнул встретиться взглядом с глазами Одержимого.
- Умоляю вас, господин! У меня жена и ребенок!.. Дайте еще возможность... Я буду верно служить вам!! Моя жизнь в ваших руках...
- Да, да... Ты это уже говорил, когда давал присягу. Я помню об этом.
Химнет сделал пренебрежительный жест. Остальные даже не смотрели на своего несчастного товарища, все они застыли в седлах и никто не повернул головы.
- Как я могу положиться на человека, который на смотре трясется от страха так, что роняет копье?! Я мог бы дать тебе возможность исправиться, но что, если потом ты попросишь еще одну, и еще?
- Прошу вас, господин...
- И какой пример ты подашь своим боевым товарищам? Я не вижу среди них никого, кто в случае ошибки упрашивал бы меня дать им возможность исправиться. Может, это потому, что они никогда не допускают ошибок? А не допускают они их потому, что им известно: я не имею права позволить моим гвардейцам меня подводить.
Он отвернулся и долго глядел на океан.
- Знаешь ли ты, - неожиданно доверительным тоном продолжал правитель, - сколько в Эль-Ларимаре тех, кто готов пожертвовать всем, лишь бы увидеть мою смерть?
Перегриф хотел услышать обязательные возражения, но Химнет отмахнулся:
- Да-да, это правда. Почему-то меня любят не все. Я с этим мирюсь, ибо должен. В небольшой степени разногласия необходимы, это позволяет людям выпускать пар и сохранять иллюзию, что они пользуются большей свободой, чем на самом деле. - Он со вздохом повернулся к взмокшему от пота гвардейцу. Но от тех, кто мне служит, я обязан требовать безупречного исполнения своих обязанностей, как требую того же от себя самого. Особенно это относится к моей личной гвардии, в ее рядах нет места тем, кто не властен над собственным телом...
Он сжал кулак, поднял руку и резко раскрыл ладонь. Солдат сдавленно вскрикнул, затем дал коню шпоры и стремительно поскакал прочь от плаца.
А над ладонью Химнета всплыл и закружился зеленый шар с черными прожилками. Он светился изнутри мертвенным светом. На поверхности его то и дело появлялись и тут же исчезали облачка мути.
Перегриф сжал губы и отвел глаза. Эромакади кружились у ног хозяина в радостной пляске.
Подчеркнуто небрежно Химнет махнул рукой вслед дезертиру. Тот тем временем уже миновал ворота и гнал коня по дороге, ведущей к городу, нещадно нахлестывая его плетью.
Химнет нахмурился. Единственное, с чем он не мог смириться, - это с беспричинной жестокостью по отношению к животным. Особенно к тем, которые порой служили ему лучше, чем люди.
Оставляя за собой длинный хвост, шар метнулся к воротам и помчался вдогонку беглецу. Химнет повернулся к генералу: