Он надел шинель и, ни с кем не прощаясь, покинул совещание.
Отобедав, важные чиновники обсуждали вопрос, который весьма волновал Государя: о народной трезвости и создании в противовес трактирам чайных, где мужички, ведя степенные, душеполезные беседы, вместо водки пили бы чаи — вприкуску и с баранками.
Разговор этот почти всем был скучен. Чем искоренить пьянство? Этого ни тогда, ни ныне никто не знает.
Некоторые чиновники откровенно дремали. Другие вяло спорили по пустякам.
В бесплодной перебранке попусту ушло время.
Так и не обсудив главный вопрос — мер по предотвращению террористических актов, — в начале шестого чины разъехались.
Прослушав «Аиду», Соколов вернулся в гостиницу. Едва стал просматривать вечерние газеты, как в дверь кто-то постучал. Часы пробили ровно одиннадцать.
Роман Малиновский оказался крепко сбитым человеком лет сорока, с шевелюрой темных волос, щегольски подвитых. Щеки и борода были бритыми, усы — пышными и тщательно причесанными. Костюм на депутате-осведомителе был дорогим, модного покроя, но вида на хозяине не имел. Пролетарий, вдруг прикоснувшись к власти, пыжился навести на себя аристократический лоск. Но как всегда случается, эти усилия гляделись напрасными и лишь вызывали улыбку сострадания.
На Соколова гость произвел впечатление какой-то немытости, сальности, словно человек давно в баню не захаживал.
Малиновский изрядно картавил, держал себя нахально, плохо слушал. Он много пил дорогого коньяка, который предусмотрительно выставил Соколов. Крупное лицо осведомителя все более наливалось кровью.
Соколов взглянул в глаза гостя как-то по-особенному, негромко произнес:
— Вы, Роман Вацлавович, догадались, почему я захотел встретиться с вами не в Голодаевском переулке, на конспиративной квартире, а здесь?
Малиновский грубо расхохотался, громко высморкался и, утирая крупный, в угрях, нос, сказал:
— Знаю, знаю! Вы испугались покойников.
— ?
— Там два кладбища — Армянское и Немецкое!
Соколов задушевно произнес:
— Нет, покойников я не боюсь! А боюсь, чтобы содержание нашей беседы не коснулось чьих-нибудь ушей. А в домишке Жупикова все встречи с осведомителями прослушиваются, стенографируются и докладываются высшему начальству.
Малиновский сразу отбросил браваду, с некоторой робостью посмотрел на Соколова:
— А тут нас никто не слышит?
— Никто! У меня секретов от начальства нет, но, знаете, как-то неприятно, когда за тобой подглядывают. Еще позволите? — Соколов вновь наполнил гостю рюмку.
Малиновский пил много и быстро. Он очистил банан, засунул его в рот.
— Совершенно согласен с вами, господин полковник! Коли своим не доверяют, это, скажу вам, паскудное дело.
Беседовали они минут тридцать. Соколов задавал различные вопросы, Малиновский повторял одно и то же: про готовящиеся в Москве покушения на видных чиновников и про возможный террористический акт на Государя 8 января — все то, что сыщик уже знал.
Соколов поднялся, стал прощаться:
— Очень, очень вам признателен, сударь мой! — и вдруг добавил: — Устал от службы — хуже некуда. Повсюду воровство, протежирование бездарностей, обман верховной власти. Во многом я согласен с Ульяновым-Лениным: нынешний строй насквозь прогнил.
Малиновский бросил быстрый недоверчивый взгляд:
— Прогнил?
— А вы сомневаетесь? Тут среди конфискованной литературы мне попалась работа Ленина — «Социалистическая партия и беспартийная революционность». Читали? Очень рекомендую. Автор правильно пишет: в обществе, основанном на делении классов, борьба между классами неизбежно перерастает в борьбу политическую. Прекрасно сказано! Ну, желаю вам успехов, товарищ Малиновский.
Осведомитель теперь уже не спешил уходить. Он угодливо растянул в улыбке губы:
— Господин полковник, вы тоже считаете, что в России назревает политический кризис?
— Если быть перед собою честным, надо признать: революция в России неизбежна. Ленин, думаю, прав, когда пишет: ненависть и презрение пролетариата к буржуазии сплотят его ряды, увеличат его силы для нанесения решающего удара по реакции и всему буржуазному обществу.
Малиновский вывалился на улицу потрясенный, словно его по голове пыльным мешком огрели. Такого поворота беседы он не ожидал.
Провокатор шел по площади Исаакиевского собора, удивленно крутил головой и улыбался своим мыслям: «Даже начальство к революции поворачивается! Граф Соколов восхищается Ильичем, надо же! Во-первых, следует доложить в охранку. Интересно, какое вознаграждение дадут? Матильда Рогожкина шлюха публичная, а прикипела к моему сердцу, новую шубу требует. Деньги очень нужны! Во-вторых, необходимо обрадовать Ленина. Сам Соколов уважает Ильича и настроен революционно!»