Была проверка и на вестибулярную устойчивость. Добровольский не укачивался ни на качелях, ни во вращающемся полосатом «барабане» даже при воздействии электрических раздражителей на вестибулярный аппарат.
«Он у меня по-моряцки загрублен и качку не воспринимает», — говорил Жора много лет спустя.
Но в этот день, то ли от волнения, то ли от перенапряжения экзаменационной обстановки, но «тошнотики» ощущались, хотя кроме него самого никто ничего не заметил. Последний медицинский экзамен, которого, впрочем, Георгий Добровольский не очень боялся, — центрифуга. С перегрузками он неоднократно сталкивался во время полетов на истребителе при выполнении фигур высшего пилотажа и при проведении учебных воздушных боев. Правда, поговаривали, что не так страшна центрифуга, как ее «шпионы» — датчики, наложенные на испытуемого и соединенные с записывающей аппаратурой. Они могли уловить сбой дыхания, кратковременную потерю сознания, которую не ощущает даже сам человек, перебои в сердечной деятельности под воздействием перегрузок.
Георгий влез в кабину центрифуги. Она чем-то напоминала кабину самолета. Затянута привязная система. Медики и инженеры покинули зал, где должна раскручиваться капсула. Оставшись наедине с необычным аппаратом, Георгий еще раз мысленно воспроизвел операции, которые ему необходимо выполнять, и приготовился к эксперименту. Было слышно, как включились механизмы, приводящие в движение центрифугу. Медленно, как бы нехотя, сдвинулась кабина и начала разбег по окружности зала. Скорость вращения нарастала. По мере ее увеличения Георгий чувствовал, как тело плотнее вдавливается в сидение, и, казалось, какая-то неведомая сила хочет расплющить его и подогнать под обводы кресла. Руки отяжелели, и с большим трудом ему удавалось оторвать их от подлокотников. Казалось, они прилипли и при поднимании за ними тянется густая клейкая масса. Серая пелена подступала к глазам. Потом она сменялась алой пеленой и снова серой. Чувствовалось, как кровь, будто в сосуде, то приливает к голове, то отливает к ногам. Но это не ново, все он уже не единожды прочувствовал в полете. Разница только в длительности ощущений. Ему казалось, что воздействие перегрузок на центрифуге гораздо более растянуто, чем в самолете. Вдруг скорость вращения начала падать. «Неужели медики досрочно прекратили эксперимент, потому что датчики уловили отклонения от нормы?» — мелькнула мысль. Ведь в самолете и при выведении из пикирования он чувствовал гораздо большие перегрузки…
— Все в порядке. Переносимость отличная, — успокоил врач, уловив тревожный взгляд Георгия.
Потом — дополнительные проверки окулиста и отоларинголога, невропатолога и хирурга. Однако чувствовалось, что все уже позади. Добровольский прошел все туры медицинской экспертизы. Врачи довольны. У медиков нет возражений. И вот Георгий снова на вокзале. Поезд мчит его к месту службы, а на душе все-таки тревожно: «А вдруг это еще не все?! Вдруг еще потребуются какие-то проверки?»
Мелькают полустанки и станции больших городов, где клокочет жизнь. Скорее домой. Там ждут жена, дочь, друзья; там кипит своей неуемной работой аэродром. После такого перерыва придется получать вывозные на спарке. Он уже мысленно чувствовал себя дома. А там все было действительно так, как он себе представлял: ждали все, кто ему близок и дорог.
Полеты, работа на время вытеснили томление ожидания. Миша, который был посвящен в события, происходившие в Москве, вспоминал, что Георгий как-то преобразился: ходил веселый, жизнерадостный; добрая открытая улыбка не сходила с его лица.
Незадолго до отъезда в Центр подготовки космонавтов пришел приказ о присвоении Добровольскому очередного воинского звания — майор.
А вскоре по приказу из Москвы семья начала готовиться к переезду. Перед отъездом Георгий предложил Мише сфотографироваться на память.
— Будешь знаменитостью — не забывай, — смеялся Миша, — а забудешь — у меня останется вещественное доказательство, и я тебе напомню.
Георгий знал цену дружбе. Со своими товарищами он постоянно поддерживал связь и добрые контакты, не ленился писать письма, которые были проникнуты таким вниманием, что друзьям, даже не любителям писать, совестно было не отвечать.