— Не заметили случайно, в последнее время перед вашим отъездом к соседу не заходил кто-то новый, не из постоянных посетителей?
— Ваш человек? Подосланный? — Цвиркун С. И. хитро прижмурился, одна бровь почти закрыла глаз.
— Почему «наш»?
— А я сразу скумекал, — заговорщицки сверкая глазами и донельзя довольный собственной проницательностью, зашептал Цвиркун С. И. — Человек тот был вполне нормальный с виду, без всяких там излишеств на голове или в одежде. Одним словом — нормальный вполне, совсем не такой, как Степура и его друзья.
— Опишите его поподробнее, пожалуйста.
— А вы будто его и не знаете вовсе? Серьезно — не ваш? — недоверчиво повел головой и разочарованно протянул. — Ну, самый обыкновенный человек, с маленьким чемоданчиком. Сразу видать — трудяга.
— А ваш сосед не трудился разве? — не удержался Трофиновский.
— Да труд известный. За день намалюет, а потом целый год треплются. Каких-то каскадеров нарисовал, так шум подняли: «Шедеврально, гениально, волнительно!» И зачем только таких государство держит?
Был бы жив Степура, Трофиновский оставил бы Цвиркуна в неведении относительно стоимости труда его соседа. А сейчас не сумел.
— Одну из его картин Англия купила, — как бы вскользь обронил он.
— Ну да! — вскинулся Цвиркун С. И.
— Если на наши деньги перевести, почти триста тысяч заплатили. За них купили медицинскую аппаратуру для новой поликлиники.
У Цвиркуна С. И. отвисла челюсть.
— Если не затруднит, я попрошу завтра прийти к нам в управление. Вы где работаете?
— Да в третьем ателье бытобъединения. Закупочник я. А зачем к вам?
— Поможете дополнить фоторобот.
— Значит вклепался-таки соседушка в историю, — ожил Цвиркун С. И.
Трофиновский не стал его разубеждать. Он попрощался и поблагодарил за беседу.
Разговор в самом деле был весьма полезным и помог следователю уточнить деталь, которая, как он предчувствовал, будет в этом деле иметь существенное значение.
14
Уже дважды Трофиновский тянулся к телефону, но на полпути опускал руку. Рано, он еще чего-то не додумал. Уже невидимые нити связали его с тем, кого он ищет, уже он чувствует, как тот уклоняется от встречи, уже маячит перед ним, как бы в тумане, слегка размытая фигура. Конечно, еще Многое не известно, еще не понятно назначение аппарата, его действие: не установлено, кем является «объект» — изобретателем или только владельцем аппарата; действует в одиночку или его одиночество только кажущееся; каковы его цели… На многие из этих вопросов можно будет ответить только после задержания, хотя Трофиновскому кажется, что некоторые из ответов ему уже известны. И вот сейчас он пробует кажущееся от установленного мысленно отделить, прежде чем примет меры.
Откуда-то доносится запах кофе — это коллега Зарядько взбадривает себя перед вечерними занятиями на курсах английского. Не мешало бы тоже походить на курсы, но пока со временем туго, он и так нагрузил на себя слишком много: поэзия, плаванье, альпинизм в короткие летние отпуска…
Трофиновский раздражен: он никак не может понять, почему сейчас так волнуется, почему ему так хочется отвлечься, почему это дело вызывает в нем такие сложные чувства, в которых присутствуют и гнев, и неуверенность. На след он вышел. След четкий, однозначный. Того, кто пытается скрыться, он представляет достаточно отчетливо — во всяком случае, чтобы обнаружить и задержать. «Объект» достаточно самоуверен, раз решился на такое. Получает ли он какую-то материальную выгоду от того, что совершает, или это чистый эксперимент, опробование аппарата, — все равно он не просто заблуждается, а бросает вызов обществу и, скорее всего, понимает это. Потому и не оставляет координат, по которым его сразу бы можно было засечь, а как бы «заметает след». Но «заметает» не профессионально, а по-дилетантски. И Трофиновский уже знает, как и где его искать.
«Почему же я так волнуюсь? Почему вкладываю в это дело столько эмоций? Только ли из-за его необычности, странности? Пожалуй, не только… Оно вызывает у меня слишком много гнева, и образ преступника кажется знакомым, хотя могу поручиться, что никогда не был знаком с ним и никогда не вел подобного дела. Может быть, все-таки встречал похожих людей в критических ситуациях?»
Трофиновский старательно пытался вспомнить что-нибудь подобное в практике, но ничего не вспоминалось. В кабинете было душно. Он расстегнул еще на две пуговицы воротник сорочки, походил из угла в угол, поставил кассету с музыкой. Напряжение не спадало.