Граф Дьюла Андраши – личность яркая. Герой революции 1848–1849 годов, символически казненный после ее подавления, изгнанник, эмигрант (Le Beau Pendu, «красавчик-висельник», как называли его парижские дамы), изображаемый на портретах бравым гусаром в ментике, при усах и шпаге, он уже в 1857 году получил амнистию и вернулся в Венгрию перед новым взлетом карьеры. Судя по всему, роль Елизаветы сводилась к посредничеству между венграми и императором и женскую эмоциональную отзывчивость предположить здесь проще, чем наличие собственных политических соображений.
Венгры, и до того относившиеся к императрице с большой симпатией, возлюбили свою королеву – királyné, кирайнэ – еще больше. Пока она была жива, любовь эта проявлялась в безудержном гостеприимстве, а после ее смерти – в создании топонимов и мемориальных сооружений.
Франц Иосиф, Елизавета, Будапешт – любовный треугольник. Или четырехугольник? Франц Иосиф полюбил Елизавету и привез ее в Вену. Вена к императору относилась всегда с искренним почтением, которое не пошатнули две мировые войны. Мемориальные таблички, украшенные знакомым профилем с бакенбардами, и сейчас повсеместно присутствуют в Вене на стенах основанных им гимназий и больниц. Елизавета же Вену невзлюбила и – именно поэтому – открыла сердце Будапешту. Будапешт не любил Вену (тоже взаимно: достаточно вспомнить цитадель на горе Геллерт) и потому любил Елизавету. Осталось спросить, какую из столиц своей империи любил Франц Иосиф? Будапешт или Вену? Но Франц Иосиф никогда не руководствовался в своих решениях любовью. Старший сын, он был человеком долга, а не эмоций, и исполнял свой долг неустанно – так, как его понимал.
Романтики и зануды
Возле здания Парламента в Будапеште стоит памятник Лайошу Кошуту в окружении соратников. Высокая фигура. Вдохновенное печальное лицо. Бакенбарды – похлеще пушкинских. До 2014 года здесь стояла другая скульптурная группа, но тоже про Кошута. Тогда его правая рука жестом, так знакомым по памятникам Ленину, призывно простиралась в сторону Вены, а ниже внимали вождю человечки помельче. Теперь памятник заменили на копию первоначального, стоявшего с 1927 по 1950 год. Но площади этой без Кошута – никак: она носит его имя. Впрочем, так же называются главные площади или улицы едва ли не в каждом венгерском городе. И если б только в Венгрии! Этот человек, чья жизнь охватывает почти весь XIX век, произвел сильное впечатление не только на соотечественников, и английский поэт Чарльз Суинберн мог рассчитывать на всеобщий отклик, когда называл Кошута «звездой, не меркнущей на небосклоне». На первой граммофонной пластинке, выпущенной в Америке Берлинером в 1890 году, записана именно его, Кошута, речь. В моде была «шляпа Кошута». Имя «отца нации» тоже не кажется сильным преувеличением, хотя ни королем, ни поэтом, ни воином-освободителем Кошут не был.
Кем же он был? Об этом позже. Сначала посмотрим на вторую фигуру.
Тоже поблизости от Парламента, неподалеку от Базилики, в сквере на набережной Дуная стоит памятник другому человеку. В глубоком покойном кресле, чуть откинувшись назад, сидит упитанный мужчина солидного возраста с длинными мадьярскими усами, в застегнутом на все пуговицы сюртуке, весомостью фигуры – и, хочется думать, привычками – напоминая нашего Ивана Андреевича Крылова. Пафос на нуле: ни поэтического вдохновения, ни революционного энтузиазма. Отношение общества – такое же сдержанное. Именем его не клянутся, песен про него не поют.
Между тем первый, Кошут, – пассионарий-неудачник, вызывавший даже у соратников «чувство восхищения, переходящее в ненависть»[14]; сбежавший предводитель неудавшейся революции; человек, дело всей жизни которого было проиграно и, мало того, стоило любезному Отечеству немалых жертв. А второй, Деак, которого на аллегорических картинках, изображающих венгерскую историю, рисуют обычно тихо сидящим за столом (не призывающим, не ведущим в бой), на самом деле и есть как раз тот деятель, который принес стране свободу, покой и благоденствие.
Ференц Деак – «отец» Австро-венгерского соглашения 1867 года. И роскошные здания в стиле эклектики и будапештского сецессиона вокруг его статуи, и вечно заполненная туристами галерея Рыбацкого бастиона на другом берегу Дуная, напротив памятника, и Опера, и линия метро, построенная здесь раньше, чем в Париже и Вене, и здание Парламента, и весь полувековой период очевидного благополучия и процветания страны с 1867 года и до начала Первой мировой – все это прямые следствия его, Деака, усилий.