При этом пан Клякса пригрозил ему большим пальцем правой руки, что означало весьма серьезное предупреждение.
Алойзи покраснел, ибо наш великий ученый позаботился при конструировании даже о такой мелочи.
– Я хотел сделать вам приятное, – огорченно сказал он, и поспешил переменить тему. – В указанный срок флагманский корабль будет готов к отплытию.
На том совет и закончился. Пан Клякса подошел к открытому окну и прислушался; из сада доносилось пение Розы. Она пела любимую песню профессора:
Хотя Роза вместо «рак» говорила «как», а «рви» произносила, как «кви», пан Клякса слушал пение с блаженной улыбкой на устах и пальцами выстукивал на подоконнике ритм, подпевая:
– Па-рам-пам-пам! Па-рам-пам-пам!
Тут я почувствовал, как под столом кто-то коснулся моей ноги. Наверняка не собака, ведь в Адакотураде собаки не водятся. Может, петух? Я сунул руку под стол, поймал кого-то за нос и вытащил Зызика.
– Ты?! – воскликнул я. – Подслушивал, негодяй!
– Подслушивал, – нахально согласился Зызик. – Но я никому ничего не скажу. Честное адакотурадское! Только возьмите меня на остров Двойников. Я вам пригожусь! А то, что тот господин говорил о короле, совершенно меня не касается. Я умею держать язык за зубами.
Алойзи схватил Зызика за плечо, да так сильно, что едва не переломал ему кости. Юноша вскрикнул от боли, но тут вмешался пан Клякса.
– Оставь его, Алойзи, – спокойно сказал он. – За подслушивание я мог бы превратить его в муху, есть у меня такое средство. Но я придумал кое-что получше. Надо вправить ему мозги. Возьмем его с собой. Малый любознателен, а любознательность – путь к знаниям. Я сделаю из него человека. Зызик, плывешь с нами!
Вот каким человеком был пан Клякса!
Тем временем порядочно стемнело. Издалека уже долетало дружное пение петухов, потому что настала пора спустить их с цепей.
Поблагодарив Парамонтрона за изысканное угощение, мы на одолженных самокатах помчались домой.
Бульпо и Пульбо, двое из пяти ученых садовников, приглашенных паном Левкойником на ужин, уже стояли у дверей с букетами приготовленных для дочерей розовода цветов. Оставшиеся трое дежурили сегодня в ночь.
Пан Левкойник нашел в королевских садовниках родственные души и тут же заговорил с ними об адакотурадской ботанике, описанной в последней работе пана Кляксы под названием «Адакотураданика». Книга эта вышла в свет буквально перед нашим приездом сюда.
Их оживленную беседу прервал Вероник.
– Пан Анемон, по-моему, эти молодые люди не прочь сыграть во что-нибудь с вашими дочерьми. Ну, скажем, в «веселого смотрителя», или в «мытье лестницы», или в «подметалки».
– Давайте играть в «подметалки»! – закричал пан Клякса.
Вероник тут же принес метлу и начал гоняться за нами по всем комнатам. Тот, кого он «подметал», должен был забрать у него метлу и в свою очередь гоняться за остальными. Самым ловким оказался пан Левкойник, скакавший под потолок как мячик. Розовод набрал очков больше всех и получил право назначить следующую игру.
– Прекрасно! – воскликнул разыгравшийся пан Клякса. – Может, сыграем в «три бельчонка»?
Пан Левкойник встал посреди комнаты, помял бородавку на носу и произнес, гордо выпятив живот:
– Есть идея. Предлагаю сыграть в брачные предложения. Мужчины выбирают.
– Ого, с этим не шутят, – заметил Вероник.
– Кто хочет, шутит, а кто хочет, делает предложение всерьез! – весело сказал пан Клякса, смешно поглаживая бороду сначала сверху вниз, а затем снизу вверх.
Алойзи даже не шелохнулся. Вероятно, он все еще считал себя женихом Резеды, хотя, к моему удивлению, до сих пор никак не отреагировал на ее исчезновение.
Вероник, не выпуская из рук метлы, присел и стал по привычке выметать пыль из углов.
Пан Клякса беззаботно напевал какую-то песенку, и только пан Левкойник суетился и приговаривал:
– Господа! Давайте же играть! Девушки ждут предложений!
Ученые садовники оказались на высоте: Бульпо подошел к Гортензии, а Пульбо – к Георгине; затем, галантно поклонившись избранницам, они в один голос произнесли:
– Урчарурвательная пани, имею честь прурсить твурей рорки.
Близнецы были похожи друг на друга, как близнецы, и сделать выбор сестрам было нетрудно. Они вежливо присели в реверансе и согласно желанию юношей подали им свои правые ручки.
– Браво! – воскликнул пан Клякса. – Две пары уже есть. Что дальше, пан Анемон?
– Извините, – вмешался Вероник, – хотелось бы знать, эти предложения сделаны в шутку или всерьез?
Наступило неловкое молчание.
– Мадемуазель Гортензия! – наконец сказал Бульпо. – Я полюбил вас с первого взгляда… Это, может быть, смешно, но мы, выросшие среди цветов, говорим то, что чувствуем.
– А я говорю, что думаю, – ответила Гортензия. – Сестры смеются над моей привычкой думать вслух. Вот и теперь я раздумываю, почему вы избрали меня? Наверное, потому что жена, разговаривающая сама с собой, не досаждает мужу своей болтовней. Спросила, ответила, и все ясно.
– Теперь ваша очередь, – обратился к Пульбо Вероник, страдавший врожденной любовью к порядку и не терпевший неясных ситуаций.
Пульбо смутился и, с трудом сдерживая стыдливое хихиканье, заявил:
– Мадемуазель Георгина… хи-хи… извините… так мило чихает, что я… хи-хи… просто очарован… Я всегда мечтал о такой жене… хи-хи… прошу прощения… Честное слово.