— Никогда не пробовала, — распахнув глаза, сознаюсь я. — Но звучит заманчиво.
— Выдай фартук — и начнем! — командует Холодильник, начиная снимать пиджак, галстук и закатывать рукава белой (естественно!) рубашки.
Я застываю, глядя на него, и нервно сглатываю.
— Фартук, Нина! — напоминает Холодильник, окликая меня.
Бросаюсь к кухонному шкафу и вытаскиваю два фартука.
— Тебе голубой или розовый?
Холодильник наклоняет голову, как умный пес, и слегка хмурится, видимо, выбор ему не нравится.
— Других нет! — оправдываюсь я и не удерживаюсь от иронии. — Голубой — мальчику, розовый — девочке.
— Хорошо, — ворчит Холодильник, поднимая руки и жестом предлагая мне одеть на него фартук.
Подхожу к нему и прошу повернуться ко мне спиной.
— Нет, — хрипит Холодильник, закашлявшись. — Завяжи так.
Мне приходится сначала пристроить голубой фартук на его талию, а потом, практически прижавшись к его большому телу, делать узел из довольно коротких завязок. Сердце Холодильника стучит тяжело и глухо, мое заходится в стремительном биении.
— Теперь я, — говорит Холодильник, забирая из моих рук розовый фартук.
Не дав мне повернуться спиной, Холодильник совершает точно такие же действия, что и я. Правда, когда пытается завязать фартук, делает это из рук вон плохо.
— Не умеешь завязывать бантик? — ехидничаю я, находясь в объятиях Холодильника уже минут пять. — Я могу сама.
— Зачем сама, если есть я? — опаляет вопросом мою шею Холодильник.
— У тебя руки крюки! — смеюсь я. — Я боюсь щекотки!
Холодильник резко, словно танцует со мной аргентинское танго, поворачивает меня к себе спиной, но почему-то не завязывает фартук, а прижимает меня к своей груди, положив свои большие ладони на мой живот.
— Надо было готовить без фартуков, — доверительно шепчет он моему затылку.
— Надо было надевать фартук самому, — отвечаю я, дрожащими руками убирая его руки. — Так мы готовим обед или нет? Ты дашь мне задание?
Холодильник театрально вздыхает и говорит:
— Сможешь очень мелко порезать чили и чеснок для бульона?
— Конечно! — обиженно реагирую я на слово "сможешь".
— Я пока подготовлю грудки и поджарю их до корочки, — Холодильник достает из пакета перчики чили, а я из холодильника чеснок.
Сосредотачиваюсь на резке и вскрикиваю от острой боли: начинает щипать палец в том месте, где я его порезала бумагой.
— Порезалась? — пугается Холодильник, бросаясь ко мне.
Метнувшись к раковине, открываю холодную воду и спасаю под струей от боли палец, который пульсирует.
— Нет. Это производственная травма, — шучу я, морщась, но улыбаясь. — Порезалась бумагой. Видимо, сок от чили попал в ранку.
Беру палец в рот, утихомиривая его болевую пульсацию. Холодильник тянет мою руку к себе и вдруг перекладывает мой многострадальный палец себе в рот, нежно обхватывая его губами и погладив ранку горячим языком. Сердце мое раздваивается и перемещается в оба уха, поскольку и в левом, и в правом ухе оно стучит, как набат. Зрачки Холодильника расширяются прямо на моих глазах, чернильным пятном перекрывая коричневую радужную оболочку.
— Обббед… — блею я, краснея и забирая палец.
— Сядь. Я всё сделаю сам, — говорит Холодильник и усаживает меня на стул.
Одурманенная происходящим, я слежу за действиями Холодильника, словно смотрю слайд-шоу. Вот он ловко и быстро нарезает за меня перец и чеснок. Вот тушит в курином бульоне розмарин, мед, чеснок и чили, получается вязкий сироп. Вот заливает поджаренное филе готовым сиропом и ставит в духовку.
— Через десять минут будет готово, — докладывает Холодильник. — Сейчас овощной салат сделаю.
— Ты не мужчина, а мечта! — вырывается у меня, и, только произнеся это, понимаю всю двусмысленность сказанного.
Холодильник замирает возле меня с тарелкой в руках, потом медленно ставит ее на стол.
— Я имею в виду… — лепечу я, — что мужчина, умеющий готовить, — настоящий клад для женщины, этого не умеющей.
— Я понял, что ты имела в виду, — говорит моему затылку Холодильник. — Тебе не кажется, что раз такие мужчины — редкость, то надо брать, не раздумывая.
— Я подумаю, — обещаю я, дрожащими руками придвигая к себе тарелку.
Мои вкусовые рецепторы пускаются в пляс, когда я вижу изящно оформленное блюдо. Куриное мясо кажется прозрачно-стеклянным, вокруг мяса огуречные и помидорные розы.
Мы сидим за кухонным столом напротив друг друга и неспешно обедаем, запивая прекрасную еду белым сухим вином.
— Я хотел бы так обедать каждый день, — говорит вдруг Холодильник и пугает меня вопросом. — А ты?
— Курица быстро надоест, — находчиво отвечаю я, делая вид, что речь идет об обеденном меню.
— У меня есть хорошее предложение. Не торопись его отвергать, — Холодильник откладывает вилку и нож и смотрит на меня чернильными глазами. — Предлагаю обедать у тебя — от тебя быстро можно добраться до работы. Ужинать в ресторане на твой выбор. А завтракать у меня.
— Далековато для завтрака! Это ж во сколько мне вставать надо, чтобы сначала до тебя добраться, а потом вернуться в этот дом на работу! — быстро отвечаю я, натыкаясь на чувственно нежный, страстно ласковый взгляд и поняв, что хотел предложить Холодильник. — Я понимаю, что ты за мной машину пришлешь и после завтрака мы поедем вместе на работу…
— Я говорил о другом… — Холодильник слегка трясет головой, словно сбрасывает наваждение.
— Спасибо за чудесный обед! Пора возвращаться к работе, — напоминаю я и неловко шучу. — Мне еще в кино с Прохором Васильевичем идти…
Холодильник встает из-за стола и хмуро говорит:
— На здоровье… В самой комнате охраны тоже круглосуточная запись ведется. Просмотрю потом, как вы кино смотрели…
— Ревность — самоуничтожающее чувство, — поучаю я Холодильника. — Негативно окрашенное.
— Конечно, — соглашается со мной Александр Юрьевич. — Человек ревнует от недостатка внимания (шаг ко мне навстречу), нежности (второй шаг), любви…
Холодильник берет мое лицо за подбородок и поднимает к себе. Поцелуй в подбородок — и мужчина уходит из моей квартиры.
— Где же попкорн? — красивая бровь Прохора Васильевича иронически изгибается.
— Александр Юрьевич не разрешил, — по секрету сообщаю я.
— Зато я подготовился! — начальник охраны ставит передо мной чашку свежесваренного кофе и мисочку с ореховой смесью.
В пустом кабинете Холодильника сначала появляются Римма Викторовна с Сальмонеллой. Усадив гостью на диван возле журнального столика, Римма Викторовна наливает гостье чай и предлагает свежее печенье.
— Спасибо, Риммочка, не стоило! — настороженно, с тревогой в голосе и глазах, говорит Сальмонелла, но от печенья Павла Денисовича отказаться не может.
— Добрый вечер! — широким шагом делового и занятого человека в свой кабинет заходит Холодильник.
Сальмонелла давится кусочком печенья и, закашлявшись, отпивает глоток чая.
— Ну что же вы, Яна Львовна! — заботливо говорит Холодильник, садясь за свой стол в кресло, а не подсев к гостье за чайный столик. — Римма Викторовна! Будьте добры…
Секретарь подает Холодильнику папку с бумагами, но он не берет ее, а кивает головой в сторону Сальмонеллы:
— Яна Львовна, прошу вас внимательно ознакомиться с документами.
Сальмонелла, с опаской поглядывая на Холодильника и Римму Викторовну, открывает папку и начинает перебирать листы, на глазах бледнея и покрываясь испариной. Потом резко встает, бросив папку на стол переговоров:
— Не понимаю, какое отношение это имеет ко мне!
— Сядьте! — громко и жестко командует Холодильник и добавляет обманчиво ласково. — Пожалуйста!
Сальмонелла плюхается обратно на диван и гордо выпрямляется:
— Что вы от меня хотите? Чтобы я вызвала полицию?
— Вы? Полицию? — восхищенно переспрашивает Холодильник. — Попробуйте! Интересно, что вы ей скажете?