— Это не может быть ошибкой. Это чудо, госпожа Симонова-Райская. Я прошел с вами девять кругов ада, теперь настаиваю на девяти кругах рая. Нет. Не настаиваю. Требую!
— Как?! — усмехаясь, поражаюсь я. — У тебя столько грехов? Вот не зря я тебя подозревала во всех смертных!
— Зря! — Саша прокладывает дорожку поцелуев по моему плечу, зубами пытаясь стащить одеяло.
— Подожди! — строго говорю я, отстраняясь. — Нужно отпущение грехов! Надо проверить, из какого ты круга, и наказать соответственно.
— Из первого! — клянется Саша, захватывая мою нижнюю губу. — Самого невинного.
— И кто же ты? Некрещеный младенец или добродетельный нехристианин? — интересуюсь я. — Хочешь обойтись безбольной скорбью?
— Почему? — не понимает он меня.
— В первом кругу такое наказание, — поучаю я, с удовольствием подставляя его губам шею и плечи.
— Тогда не подхожу, — Саша делает вид, что огорчился. — Тогда максимум второй!
— Да? — шутливо отталкиваю я его. — Там сладострастники и прелюбодеи…
— Что-то припоминаю… — рычит Саша. — Ты меня этими званиями уже награждала. Не хочется признаваться, но да… Это я! Какое там наказание?
— По Данте, кручение бурей, — пугаю я, обнимая его за шею и подставляя губы для поцелуя.
— Я согласен… — шепчет он, поднимая меня на руки и унося на кровать. — Сейчас ты узнаешь, как связываться с нами, сладострастниками!
Время, только что неспешно тянувшееся, совсем замирает, будто ждет нас в этой реальности, пока мы находимся в другой. И здесь только наши руки, губы, глаза. И еще мои стоны, которые он глотает, не давая им сорваться с губ, и его вздохи, которые я неумело ловлю, заставляя его содрогаться от нежности и страсти, замешенных в один коктейль.
— Я хочу накормить тебя завтраком, — первые слова Саши в первые секунды возвращения в нашу реальность.
— Очень кстати! — смеюсь я, проводя пальцем по его высокому лбу. — В третьем кругу ада обжоры, чревоугодники и даже гурманы. Тебе, как бывшему ресторатору и хорошему кулинару, придется дойти и до этого круга! Но наказание очень уж противное — гниение под дождем и солнцем.
— За те завтраки, обеды и ужины, которыми я собираюсь кормить тебя всю жизнь, я готов рискнуть! — Саша губами и зубами ловит мой указательный палец, которым я медленно обвожу контуры его лица, не отпускает и говорит сквозь зубы угрожающе. — А ты будешь моим вечным десертом… Я буду тебя баловать. Я так хочу тебя баловать. Я ночью проснулся, смотрел на тебя и придумывал, как я буду тебя баловать…
— Тогда ты дошел и до четвертого круга, — пытаюсь забрать у него свой палец.
— И кто там? — щекоча мой палец языком, спрашивает Саша.
— Скупцы и расточители! — торжественно объявляю я. — Их наказывают вечным спором.
— Ха! — смеется Саша, освобождая мой палец и отправляя в томительное путешествие по моему телу свои ладони. — У меня, благодаря тебе, такой опыт споров и выяснения отношений… Закалка и тренировка! Не боюсь!
— А я всегда боялась, что ты перегреешься! — глупо хихикаю я, нервно дрожа от его легких прикосновений. — Даже переименовала тебя как-то из Холодильника в Обогреватель.
— Я сам себе казался человеком, пропитанным гневом, — моя дрожь передается Саше, и он тянется к моим губам.
После долгого тягучего поцелуя я авторитетно сообщаю ему, что он сам себя довел до пятого круга:
— Там гневные и ленивые. И вечная драка в гнилом болоте!
— Гневные более грешны, чем скупые и транжиры? — удивляется Саша, приподнявшись на локте и начиная наматывать мои волосы на свою руку. — Значит ты меня, ведьма странноглазая, в гнилое болото затягивала?
— Ты сам придумывал поводы для гнева! — возмущаюсь я, чувствуя, что он снова нацелился на мои губы. — То юбка не та, то платье…
— Согласись, что юбка точно была не та! — шутливо рычит Саша, жестко зафиксировав мою голову и за волосы притягивая мое лицо к своему.
Этот поцелуй совсем другой. Он полусумасшедший. И я понимаю, что это за юбку, за одно платье, потом за другое… Как будто Саша наказывает меня, но это наказание доставляет странное удовольствие…
— Сейчас меня целовал Холодильник, — сообщаю я Саше. — Надеюсь, у тебя не раздвоение личности?
— Не знаю, — задумчиво отвечает он. — С тобой я ни в чем не уверен. Предлагаю эксперимент: ты будешь ходить в таких нарядах только у нас дома. Передо мной.
— У нас дома? — теряюсь я.
— Я тебя теперь не отпущу! Ни на одну ночь… — предупреждает Саша с интонацией Холодильника и тут же смягчает категоричность тона словами. — Это ты меня провела через пять кругов ада! Поведешь дальше?
— Дальше тебе не нужно, — серьезно говорю я, перестав шутить. — На те грехи ты не способен. А вот Светлана, Кристина и Сальмонелла уже в десятом рву восьмого круга!
— Звучит как уровень компьютерной игры, — смеется Саша. — Этот ров для стерв?
— Этот ров для лжесвидетелей! — кипячусь я.
— Их жарят живьем? — участливо интересуется Саша, перебирая мои волосы.
— Нет. Им насылают проказу и лишай, — вспоминаю я.
— Так просто? — не верит Саша.
— Ну… видимо, раньше их лечить не умели и от зараженных шарахались, — предполагаю я.
— Хорошо, — соглашается Саша. — Пусть будет лишай!
Он внезапно хватает меня за талию, переворачивает и кладет на себя сверху:
— Ты же понимаешь, что кукловода надо искать в твоем ближнем круге?
Сразу портится настроение. Саша, почувствовав это по выражению моих глаз, легким броском снова кладет меня на кровать, целует в кончик носа:
— Я пошел колдовать над завтраком. Евгений должен уже всё привезти.
— Евгений! — кричу я, вскакивая и бросаясь к двери.
Саша перехватывает меня на полпути:
— Ты куда голая?
— Там Евгений? — уточняю я, смутившись и метнувшись к спасительному покрывалу из моей комнаты, которое со вчерашнего дня мягкой кляксой лежит на полу. Обернувшись на манер греческой туники, я снова иду к дверям, которые перегораживает Саша.
— Иди в душ и будем завтракать, — мягко говорит Саша, охлаждая мой порыв.
— Ты что-то скрываешь? Что с Евгением? Мне надо перед ним хотя бы извиниться! Ты же его не уволишь? — забрасываю я Сашу вопросами.
— Нет. Не уволю, — почему-то смущается Саша, очаровывая меня своими мальчишескими ямочками на щеках. — Нина… Он все делал по моей инструкции. И отпускал тоже… по инструкции…
— Почему? — обернутая покрывалом, плюхаюсь на кровать. — Ты велел ему меня отпустить?
— Я велел ему отпустить тебя, если ты этого захочешь, — с опаской и тревогой глядя на меня, объясняет Саша.
— Почему? — повторяю я вопрос, растерявшись из-за того, что зря переживала за судьбу Евгения, и обрадовавшись, что всё с ним в порядке, от лица и тела до судьбы.
— Ты была рассержена и испугана. А я был… в общем, я был не в том состоянии, чтобы выяснять с тобой отношения и спрашивать у тебя, где твой здравый смысл, — виновато говорит Саша. — Мне хотелось его убить, тебя встряхнуть…
— Или наоборот? — грустно шучу я.
— Нет. Не наоборот! — Саша подходит ко мне и встает на колени перед кроватью, на краешке которой я сижу. — Я никогда не причиню тебе боль или вред… Мне очень хочется так думать…
— Спасибо… — шепчу я, забыв от переизбытка чувств, что надо придерживать покрывало. Оно предательски сползает с плеч, Сашины глаза темнеют, а дыхание становится прерывистым.
— Мы останемся без завтрака, а в моих планах завоевать тебя изысканной и вкусной пищей, — говорит Саша, резко вставая и отходя от меня.
Краснею и тяну на себя покрывало.
— У меня, кроме красного костюма и бюстье, ничего нет, — напоминаю я Саше.
— Сейчас! — будто вспоминает он.
Саша открывает небольшой шкаф, стоящий в его комнате, и достает белую футболку.
— Это моя. Очень старая. Времен студенчества. Чистая. Надевал один раз. А дед хранит зачем-то… Я тогда поменьше был, чем сейчас…
— У тебя пунктик на белое? — спрашиваю я, не удивившись цвету футболки.