— Я буду скучать, — говорит Саша, протягивая ко мне руки.
— Нельзя, локоны! — пугаюсь я, что он испортит то, что Ленка создавала вот уже второй час.
— Я осторожно, — обещает Саша, мягко притягивая меня к себе, но тут же нарушает обещание, начав перебирать мои волосы.
— Ленка убьет тебя! — зловеще обещаю я, наслаждаясь его прикосновениями.
— Я убегу раньше, — обещает Саша, порабощая мои нетерпеливые губы.
Вечер начинается с известного романса, который исполняет для дочери Степан Ильич.
В том саду, где мы с вами встретились,
Ваш любимый куст хризантем расцвел,
И в моей груди расцвело тогда
Чувство яркое нежной любви…*
Именно эти строки Ирина выбрала эпиграфом к своему сборнику. Под прекрасное исполнение наши элегантные студенты театрального училища дарят всем присутствующим женщинам веточку кустовой белой хризантемы, возле Ирины ставят корзину, полную таких же хризантем, они зефирным облаком ластятся к ее ногам.
Вспоминаю, как сегодня рано утром, проснувшись, мы спорим с Сашей, еще лежа в постели.
— Почему рубашка всегда белая? — спрашиваю я.
— Не всегда, — возражает Саша. — У меня много разноцветных рубашек.
— Которые ты не носишь! — заканчиваю за него я.
— Ношу. Иногда, — ворчит Саша. — А в чем дело-то?
— Хочу понять твою странную любовь к белому цвету, — объясняю я. — И именно в рубашках.
— Классика. Что тут понимать? — удивляется Саша. — Ты же в курсе, что у белого много оттенков.
— И у белого? — моя очередь удивляться. — Ты намекаешь на модные оттенки серого?
— Нет. Я серьезно говорю тебе о разных оттенках белого, — смеется Саша. — Но мне нравится ход твоих мыслей! Есть белый, белоснежный, зефирный, лунный, белая лилия, облако, ангел, чайка, опал, лотос и даже редька…
Смеюсь и не верю:
— Врешь! На ходу придумываешь!
— Вовсе нет! — смеется вместе со мной Саша. — Еще белый дым, слоновая кость, молочный, алебастровый…
— Ясно! — прекращаю спорить я. — Давай-ка сегодня на свои переговоры ты наденешь "облако"… Нет! Лучше рубашку цвета редьки!
И мы долго смеемся, целуясь и забывая о времени.
Костик показывает нам видеонарезку из новостных программ, посвященных успеху Ирины Тарасовой на конкурсах. А потом мы выводим на наш огромный экран иллюстрации Ирины. Я начинаю читать Тэффи под мягкое инструментальное сопровождение:
Я — белая сирень. Медлительно томят
Цветы мои, цветы серебряно-нагие.
Осыпятся одни — распустятся другие,
И землю опьянит их новый аромат!
И в это время в зал заходит Саша. Он впервые видит меня в новом платье и буквально застывает на месте, словно не верит своим глазам. Я тоже поражена, потому что у него в руках букет мелких голубых цветов, очень похожих на те незабудки, что распустились на моем невесомом платье. И я читаю стихи о белой сирени, думая о его букете для меня. А ведь он не видел моего платья до этого момента…
Меж небом и землей, сквозная светотень,
Как пламень белый, я безогненно сгораю…
Я солнцем рождена и в солнце умираю…
Я жизни жизнь! Я — белая сирень!
Юные пятилетние воспитанницы Галины Ивановны из детской хореографической студии в юбочках, оформленных как лепестки фиалки, танцуют, а Ирина сама читает стихи Плещеева:
— Скажи, фиалка, отчего
Так рано к нам ты воротилась,
Когда в полях ни одного
Ещё цветка не распустилось?
— Бедна нарядом и мала,
Я меж других цветов незрима,
И если б с ними я цвела,
Ты, может быть, прошёл бы мимо.
Мы с Сашей завтракаем свежеиспеченными булочками с корицей.
— Если бы ты в самый первый день нашей встречи испек их для меня, — постанывая от гастрономического экстаза, сообщаю я ему с набитым ртом, — то я легла бы к тебе в постель в течение пяти минут. Тебе от меня даже отбиваться бы пришлось и выдвигать обвинение в изнасиловании.
— Если бы я только знал! — сокрушается Саша. — Это сколько же времени потеряно зря! Я мог бы уже полгода находить твои волосы на своих подушках?
— Да! — радостно вру и дразнюсь я. — А ты заметил только мои рваные джинсы.
— Твои рваные джинсы я, конечно, заметил, — соглашается Саша. — И черный пуловер с разноцветными снежинками. Но затормозил я на твоих глазах. Ты как-нибудь оденешься для меня так, как была одета при первой нашей встрече? Ты мне месяца три снилась такой…
Сначала Галина Ивановна рассказывает гостям о детстве и юности Ирины, потом Степан Ильич, растрогавшийся до слез, в отличие от железной жены, у которой не дрогнул голос и не появилось ни одной слезинки, показывает сделанный им из первых рисунков Ирины диафильм. Это так трогательно, что от неожиданности плачет даже Ирина. Димка с Костиком показывают мне большой палец, восторгаясь моей идеей.
А вот стихотворение Леонида Филатова Ирина превращает в веселую игру в рифмы:
Меня сочтут обманщиком,
Да только я не лгу:
Вином из… одуванчиков
Торгуют на… углу.
Уж, если одурачивать -
То как-нибудь хитро:
Вино из одуванчиков -
Ведь это же… ситро!
Нашли же чем попотчивать
Доверчивый народ, —
А очередь, а очередь,
А очередь… растет.
Студенты-официанты угощают всех самодельным ситро в исполнении Павла Денисовича. Это волшебный лимонно-сахарный эликсир.
Начинается мастер-класс от художника-оформителя Карповой Ирины Степановны: гости учатся рисовать одуванчики простым карандашом, пастелью, мелками, гуашью, акварелью и даже при помощи вилки. Саша, наконец, добирается до меня и шепчет на ухо:
— Я хочу тебя украсть, Уголек! Пойдем со мной!
— Нет, Саша, пожалуйста, давай проведем вечер с моими друзьями! Останься со мной здесь, — прошу я, пряча ладошку за лацкан его пиджака, ощущая удары его сердца, значительно ускорившиеся после этого жеста, и соблазнительно моргнув ресницами, рассчитывая на красоту подводки.
Вечер для Карповых заканчивается, и мы дружной компанией работников агентства рассаживаемся за сдвинутыми вместе столами. Саша впервые остается с нами. Сначала это обстоятельство слегка напрягает присутствующих, но потом, после того как по Сашиному приказу охрана приносит французское шампанское, все расслабляются. Саша сидит рядом со мной молча и пытает поглаживанием колена да перечислением на ухо всего того, что он за день придумал со мной сделать сегодня ночью.
Смех. Воспоминания. Звон бокалов. Меня охватывает четкое понимание и горячее осознание того, что я нахожусь там, где и должна находиться: среди самых лучших и любимых друзей. И рядом с Сашей.
— Ниночка! — обращается ко мне Дарья Владиленовна. — А когда свадьба?
— Какая свадьба? — не понимаю я, пытаясь вспомнить, есть ли среди наших ближайших заказов свадьба. — Вы о какой именно? У нас летом, по-моему, есть заказ на юбилей свадьбы двух полковников полиции.
— Как это? — пугается Димка. — Мы разве берем такие заказы?
— Это он и она. Просто они оба — полковники. Второй брак, — смеюсь я, и мой смех подхватывают все.
— Я о вашей свадьбе с Сашей, Ниночка! — радостно объясняет пожилая женщина, ласково глядя на меня.
Все замолкают, а я краснею, неловко улыбаясь в ответ. Молчание прерывает Саша, который встает и, не отпуская моей руки, кивает Прохору Васильевичу, который приносит… гитару. В абсолютной, просто вакуумной тишине, Саша, поцеловав, отпускает мою руку, снимает пиджак, оставшись в одной белой рубашке, отставляет стул и садится на него, подмигнув мне.