Флавий посмотрел на человека в клетке. Он сглотнул. Марк, казалось, смотрел прямо на него. Флавий поборол искушение отвернуться и попытался поймать взгляд старого друга. Но Марк то ли не видел Флавия, то ли понимал, что его старый друг поплатится жизнью, если Марк покажет, что узнал его. А может быть, четыре года карфагенского рабства так сильно изменили Флавия, что даже друг детства не может его признать... Он никогда не был особенно крепок, а тяготы рабства лишили его даже тех мышц, что он нарастил, будучи солдатом. Теперь от него остались одни кости, высушенные жестоким африканским солнцем. Он был оборван и вонюч. От него воняло не только немытым телом, но и грязной сырой тряпкой, прикрывающей до сих пор не зажившую рану на левом бедре.
Он «сбежал» от хозяина никак не больше месяца назад. Особой хитрости для этого не потребовалось. Надсмотрщик был горький пьяница и куда больше стремился напиться, чем принуждать трудиться рабов, которые были уже не способны работать как следует. Однажды вечером, когда рабы устало тащились домой с поля, Флавий незаметно отстал. Он ковылял все медленнее и медленнее, и наконец, пока надсмотрщик распекал другого раба, нырнул между колышущихся стеблей и затаился. Пшеница была достаточно высокой, чтобы скрыть лежащего человека; его не заметят, если не будут специально искать, и даже тогда есть надежда, что его не найдут в сгущающихся сумерках. Но старый пропойца, похоже, даже не обратил внимания, что одного раба не хватает. Когда спустилась темная, безлунная ночь, Флавий выполз из пшеницы на дальнем конце поля, поднялся на ноги и заковылял прочь. Старая рана на бедре уже тогда загноилась. Он понял, что сломанный драконий зуб внутри ее снова зашевелился. Боль пробудила воспоминания о том, как он получил эту рану, и заставила задуматься о Марке и судьбе, что постигла его друга.
Когда же они виделись в последний раз? В рабстве как-то теряешь счет времени. Дни кажутся дольше, когда каждая минута твоей жизни принадлежит кому-то другому. Одно лето подневольного груда в Карфагене кажется длиной в целую жизнь: ты работаешь на палящем солнце, пекущем спину и голову. Флавий пересчитал урожаи, которые помнил, и решил, что в последний раз видел Марка больше четырех лет назад. Больше четырех лет миновало со времени той ужасной битвы, когда все пошло прахом. На равнине Баград, неподалеку от проклятой реки того же названия, консул
Марк Атиллий Регул потерпел поражение. Флавий был одним из пятисот солдат, что попали в плен. Некоторые из выживших утверждали, что оказаться плену лучше, чем остаться лежать на кровавом поле брани среди двенадцати тысяч убитых римлян. Но и бесконечные дни рабства Флавий порой сомневался в этом.
Он невольно снова поднял взгляд на своего друга и полководца. Шипы пронзили его в десяти местах, но кровь из ран уже не сочилась. Пыльный летний ветер залепил их плотной коркой. Его живот и грудь с ручейками запекшейся крови походили на карту с изображением множества рек. Лишенный доспехов и одежд, нагой, точно раб, Марк по-прежнему выглядел могучим и гордым, как истинный римский воин. Они долго терзали его и теперь подвесили умирать, но так и не сумели его сломить. Карфагенянам это не по плечу!
В конце концов, ведь не сами карфагеняне одолели консула Марка Регула — то сделал наемный полководец, некий Ксантипп,
спартанец, который повел свои войска в бой не из любви к родине, а ради звонкой монеты. Карфагеняне наняли его, когда их собственный Гамилькар не оправдал надежд, которые на него возлагали. Если бы Марк сознавал, что сулит эта перемена военачальника, быть может, он и не торопил бы своих людей в тот последний бой. В тот роковой день солнце палило так беспощадно, словно было союзником карфагенян. Войска страдали от пыли и жары, когда Марк повел свою армию в обход озера. К вечеру усталые солдаты подошли к реке Баград. На противоположном берегу их ждал враг. Псе рассчитывали, что командующий прикажет разбить лагерь, обнести его валом и рвом. Солдаты надеялись на ужин и ночной отдых перед тем, как идти в бой. Но Марк приказал немедленно переправиться через реку и вступить в бой с ожидающим их противником, думая повергнуть карфагенян в страх этим натиском.
И если бы карфагенянами командовал Гамилькар, быть может, эта тактика бы и сработала. Всем было известно, что карфагеняне избегают сражений, ибо страшатся организованной мощи римского войска. Но Ксантипп был спартанец, его этим было не запугать.