– Надеюсь, вы сыты: ведь наша еда хоть и неприхотлива на вкус, но зато плотная.
– Мы вполне сыты и довольны, – поблагодарила священника Игрейния.
Отец Падриг кивнул.
– Мы принимаем всех и не задаем вопросов, поэтому не можем дать ответы, когда на нас наседают солдаты с той или другой стороны. Для вас, дитя мое, отведена маленькая, зато отдельная комната в конце коридора. Пожалуйста, удалитесь в нее, когда почувствуете, что готовы ко сну, – мы не расходуем зря свечей и не жжем фонарей. К ней примыкает небольшая прихожая. Надеюсь, она устроит вас, Джон и Мерри.
– Мне не требуется никаких особых условий, – вспыхнула Игрейния. – Вполне устроит и общая комната…
– Она у нас есть, – отозвался священник. – Но коль скоро в этом нет необходимости, я считаю неразумным укладывать вас вместе со всеми. Сегодня у нас достаточно места – паломников не слишком много. Молодые люди устроились вместе слева по коридору; они уже улеглись, потому что завтра собираются тронуться в путь с рассветом. Большая семья расположилась в комнате справа. Так что сами видите, у нас есть редкая возможность предоставить вам отдельную комнату. В кувшинах свежая вода. И еще: мы просим гостей самих заботиться о своих насущных потребностях.
– Он имеет в виду ночные горшки, – шепнула Мерри.
– Я догадалась, – так же шепотом ответила Игрейния.
– Я в этом не сомневался, – улыбнулся преподобный Падриг.
Игрейния протянула священнику руку.
– Вы даже не представляете, как мы вам благодарны.
– Подождите, – ответил тот, – неизвестно, что у меня получится с лошадьми. Не исключено, что завтра днем вы меня станете клясть на чем свет стоит.
– Ни за что, святой отец!
Он осенил ее крестным знамением.
– Спокойной ночи.
Комната в самом деле оказалась малюсенькой. Некогда она служила кельей монахине. Сейчас в ней стояла узкая кровать с веревочным матрасом. Грегори со свечой показал Игрейнии дорогу, ткнул пальцем в тазик и кувшин с водой, стоящими на деревянном табурете, и оставил одну – в темноте.
Игрейния пошарила рукой и, обнаружив умывальные принадлежности, вымыла лицо, прополоскала рот и при этом умудрилась не слишком залить пол. Потом довольно быстро, хотя и на ощупь, нашла полотенце. Сквозь окно в каморку проникал свет луны, и это позволяло немного ориентироваться в пространстве. Но он ей был не нужен. Игрейния устала и собиралась лечь в постель, только опасалась, что не сумеет уснуть. Ее страшила бессонница, мучившая кошмарами воспоминаний. А заснув, она часто неожиданно просыпалась, потому что ей начинало грезиться, будто из-за того, что она задремала и чего-то недосмотрела, умер или умирает какой-то человек.
Ворочаясь без сна, Игрейния как наяву увидела улыбающееся лицо мужа, услышала его смех. Афтон говорил всегда взвешенно, серьезно, сочувственно. Он знал, что такое ответственность власти и что значит быть лордом, то есть человеком, который отвечает за своих подданных, как и они за него. Он пользовался законом, чтобы удержать людей от войны на чужбине, и убеждал короля, что рыцари и воины требуются здесь, для укрепления замка. И когда бы он ни получал приказ собрать войско, прежде всего углублялся в своды законов и обязательно находил пункт, изданный самим Эдуардом, который гласил, что англичане имеют право на нейтралитет и сепаратность. Стройный, высокий, артистичный, Афтон не мог похвастаться присущей истинному воину грубой мощью и могучим телосложением. Его сила заключалась в уме.
Игрейнии казалось, что он рядом, она даже слышала его слова: «Возвращение в Англию – самое мудрое решение, любимая. Твой брат молод и не станет тебя ни к чему принуждать. Раны зарубцуются, и ты сможешь жить как захочешь. Все в конце концов образуется…»
Она ощущала на щеке его дыхание, его пальцы в своих волосах, его безмерную нежность и в то же время понимала, что все это только сон. Боль утраты поднималась в ней с новой силой. Слезы обжигали глаза, и опять наваливалось одиночество.
Игрейния проснулась как от удара, и вместе с действительностью на нее нахлынул безумный страх, когда кто-то прошептал в темноте:
– Тс-с-с… Пожалуйста, миледи, не кричите…
Она сжала зубы, чтобы удержать рвавшийся из горла вопль ужаса. Но проснуться в темноте – это совсем иное, чем внезапно в ней очутиться. Лунный отблеск по-прежнему проникал в окно, и Игрейния различила девушку и рядом немого Грегори.
Это была та самая девушка со шрамом через лицо. – • В чем дело? – спросила она.
– Простите, я вас напугала. Но я должна была прийти.
– Ничего. Все в порядке. Но что же вам надо? – Игрейния села на постели.
– Я хотела вас предупредить.
– Предупредить? О чем? Сюда кто-то приехал? Девушка покачала головой. Она никак не решалась сказать то, что ее мучило.
– Грегори… понимаете, он не может говорить… но он видит.
– Видит? – машинально повторила леди Лэнгли.
– Да. И он считает, что вам грозит опасность. В свое время она обнаружится, но вам следует проявлять осторожность. Присматриваться ко всем, кто вас окружает. Постоянно. Все очень неопределенно… но очень возможно, что вы потеряете жизнь. Так что будьте начеку, все время начеку. Он видит всадников, понимаете? Он не может сказать, где и когда вы их встретите, только чувствует, что путешествие грозит вам бедой.
Игрейния посмотрела на Грегори, и тот торжественно ей кивнул.
– Ты умеешь с ним разговаривать?
– Он вовсе не глуп, миледи. Только глухой и немой.
– И видит? – улыбнулась Игрейния.
– У него дар особого видения.
Игрейния не очень поверила в этот дар, но она сама знала, что ее путешествие – это не прогулка по лесу. Само ее существование подразумевало опасность, и у нее по спине побежали мурашки, словно она услышала предостережение от дозорных, которые сообщили, что к воротам замка подъезжают всадники.
– Какая опасность может грозить паломникам? – небрежно спросила она.
– А почему паломница так щедро расплачивается со служанкой?
– Потому что служанке деньги нужнее.
– Что верно, то верно. Если бы не отец Падриг и не щедрость приезжающих сюда людей, я бы просто не выжила. Но мало кто это понимает.
– Есть многое, чего нельзя купить за золото, – пробормотала Игрейния. – Что же до дара Грегори… Как он считает, что мне следует делать? Я не собираюсь здесь оставаться. Мне надо ехать в Лондон.
– Да, оставаться вы не можете. Но вам надо быть начеку. Речь идет о вашей жизни. Поэтому мы пришли. Если вы будете проявлять осторожность, может, останетесь в живых. К вам придут на помощь. Только будьте настороже и… Больше нам нечего сказать. Проявляйте осторожность, и вы не умрете. А теперь нам надо идти. Отец Падриг – замечательный человек, но он не верит в дар Грегори. И есть такие, кто готов обвинить его в колдовстве. Он видит много такого, о чем вообще нельзя говорить. Отец Падриг к нам очень добр. Вы тоже проявили необыкновенную щедрость… Поймите, с первого взгляда заметно, что вы не безродная сирота из обездоленной, нищей семьи.
Девушка и Грегори собрались уходить, но Игрейния поймала ее за руку.
– Я даже не знаю твоего имени.
– Ровенна. Нам пора.
– Спасибо вам обоим. Я вас отблагодарю, как только смогу.
– Вы нам ничего не должны. Мы бы сделали для вас гораздо больше, если бы это было в наших силах. А теперь мы уходим. Отец Падриг спит очень чутко. – И они безмолвно, как сама тьма, выскользнули из комнаты.
А Игрейния снова опустила голову на подушку и уставилась в непроглядный сумрак.
Это онпогнался за ней, подумала она.
А Грегори почувствовал. И предупредил. Но зачем?
Зачем она понадобилась человеку, который так искренне переживает кончину жены и так страстно ненавидит ее?