Повстанцы прогрохотали по мосту, и перед ними открылось странное зрелище: воины без оружия, но одетые в цвета своего бывшего господина. Они сгрудились возле своих лошадей и выглядели брошенными и растерянными.
– Спустите меня, – потребовала Игрейния, – если хотите обойтись без кровопролития.
Ему не понравился ее тон: раздражающий, как само ее существование. Но Эрик помнил о главной цели – найти Марго, дочурку Эйлин и остальных. И только поэтому не сбросил сидевшую рядом с ним женщину на землю. Она была полной противоположностью всему, что он любил: черноволосая, в то время как сердце его стремилось к солнечно-златокудрой; глаза необычного пронзительного темно-фиолетового оттенка, тогда как его взгляд привык к нежно-голубому, словно весеннее утро, цвету.
К тому же живая и здоровая, а его Марго умирала. Эрик спешился и нарочито осторожно снял англичанку с коня.
– Где сэр Роберт Невилл?
Вперед выступил один из стражников.
– Миледи, он… в постели.
– За ним кто-нибудь ухаживает? – забеспокоилась Игрейния.
Эрик наконец потерял терпение и отодвинул ее в сторону.
– Я Эрик Грэхем, представитель Роберта Брюса, законного владыки этих земель. Сложите оружие, и я пощажу ваши жизни. Замок переходит в руки шотландцев, которые признают Роберта Брюса своим королем.
Он обернулся на Питера Макдоналда, который следовал за ним по пятам, и, подав ему знак приступить к делу, не обращая больше ни на что внимания, поспешил через двор к замку. Он точно знал, где англичане держат заключенных, даже тех, кто был уже при смерти. Опрометчивый поступок: какой-нибудь стражник-самоубийца мог поднять меч и пронзить ему спину. Позади Эрик слышал бряцание железа: это его люди соскакивали с коней и собирали оружие врага. Питер Макдоналд, его правая рука со дня коронации Брюса, начал созывать воинов. Эрик полностью им доверял – шотландские патриоты, они выжили лишь потому, что всегда приходили на помощь друг другу. И настолько за это время сблизились, что даже думали почти одинаково.
Входя в главный зал замка, Эрик приготовился к тому, что ему окажут сопротивление, но там никого не оказалось, кроме старика, сгорбившегося в кресле у камина. При появлении Эрика старик попытался приподняться, но усилие оказалось непомерным, и он рухнул обратно в кресло.
– Ты болен? – спросил незваный гость, и его голос эхом отразился от каменных стен.
– Да, – прошелестел старик, – но, кажется, я выжил. Вы явились захватить замок, сэр, а получили ад. Вот что вы получили. Убейте меня, если угодно. Я бы вам послужил, сэр, если бы смог.
Эрик махнул рукой.
– Побереги силы. Лучше скажи, где все люди?
– Умерли. Очень многие умерли. Вот и сэр Невилл свалился с ног. Он лежит у себя в комнате, и за ним ухаживает служанка леди Игрейнии. А стражники, которые еще не заразились… они или во дворе, или в оружейной. Лорда Лэнгли сразу положили в склеп и тут же замуровали, чтобы не распространялась зараза – его супруга не разрешила сжечь мужа, как всех остальных.
– А пленные и их охрана?
– Лежат вповалку в подземелье.
– О них кто-нибудь заботится?
– Они сами. Те из них, кто еще держится на ногах. Ах да… заботилась леди Лэнгли, пока ее, чтобы спасти ей жизнь, не прогнали отсюда.
– Отдыхай, старик, наберешься сил, может, еще послужишь.
Эрик пересек зал и нашел лестницу, которая уходила вниз.
Для тех, кого сюда заточили, ад разверзся задолго до того, как людей поразила болезнь. Ведущие в подземелье осклизлые ступени, казалось, никогда не кончатся. Эти казематы, зловонные, заплесневелые, убогие, сами порождали болезни. В утробе крепости живые валялись рядом с мертвецами; здесь в длинных коридорах в вечном молчании превращались в прах бывшие хозяева замка, их жены, рыцари, знать и слуги. Одних отделяли от прохода призрачные завесы, и каждый мог видеть их украшенные драгоценностями скелеты, другие покоились в склепах, и в их память скульптор вырубил красивые памятники. Сначала шли коридоры мертвых, а уж потом зарешеченные казематы с цепями и грязным тростником на полу. Незабвенных в замке чтили больше, чем живых – людей, потерявших надежду.
Эрик миновал склепы и, услышав стоны, понял, что приближается к темнице. Нырнув под арку, он подошел к массивной деревянной двери. Засов не был закрыт, и в проеме зияла щель. Шотландец толкнул дверь и увидел перед собой камеры и тех, кто в них находился.
Узники лежали на полу, у них не было ни кроватей, ни матрасов. Вонь была, настолько удушающей, что Эрик отшатнулся, но тут же двинулся дальше. В другом конце коридора больные и умирающие валялись, словно груды брошенной одежды. Он свернул направо, туда, где его самого недавно держали вместе с Марго и дочерью. Перевернул тело и увидел лопнувшие нарывы на коже мужчины. Он не узнал мертвеца, но это был определенно один из своих. Смерть его была мучительнее, чем самая изощренная пытка врага. Умерших следовало уносить и сжигать, чтобы не дать распространиться заразе.
– Марго, – прошептал Эрик. В этом чертоге скорби он не мог говорить громко. Он осмотрел другие тела – жены среди них не было. Но ни отчаяние, ни страх не помешали всплеску ярости, который придал ему сил. Он обвел глазами камеру и обнаружил тех, кто еще дышал. Он стал переносить их в другой угол, отделяя живых от мертвых.
– Ее здесь нет.
Эрик повернулся на женский голос. На пороге с кувшином в руке стояла Игрейния.
– Где она?
– Нескольких женщин, и ее в том числе, перевели наверх, в солярий, – ответила хозяйка замка и, словно догадавшись о его намерениях, направилась к живым. Казалось, ее не пугал ни запах, ни отвратительный вид гниения. Несмотря на свой аристократический вид, миледи опустилась на колени на грязный тростник и начала вливать воду в обескровленные, побелевшие губы страждущих.
Эрик подошел ближе, смял в кулаке ее волосы и повернул лицом к себе. Но Игрейния почувствовала – это была не жестокость, а отчаяние.
– Где находится солярий?
– Наверху. Надо идти по лестнице из главного зала в башню. Преподобный Маккинли считает, что солнечный свет полезен для больных.
– Пойдешь со мной. – Черные кудри были по-прежнему зажаты в его кулаке, но хватка слегка ослабла.
– А им вы не поможете? Ведь это ваши товарищи.
– Да. Но скоро сюда придут мои люди. Они проследят, чтобы мертвых сожгли, а живых перенесли из этого кошмарного места.
Эрик уже слышал шаги по каменному полу: в каземат спешили Джеймс Ментейт и Джаррет Миллер.
Леди Лэнгли казалась очень спокойной, однако было заметно, как она сжала зубы.
– Мои волосы, сэр. Я согласна вас сопровождать, но мне будет намного удобнее, если вы меня отпустите.
Эрик повиновался. Он и не догадывался, какую боль причинил этой женщине.
Игрейния отдала кувшин Джеймсу, показала, где брать воду и где лежат еще живые узники, а потом, осторожно перешагивая через распростертых шотландцев, направилась к выходу из темницы – там, где по каменным плитам громко цокали каблуки мужчин, ее ноги ступали почти бесшумно. Эрик кивнул Джеймсу и последовал за леди Лэнгли.
Они снова оказались в зале, а затем начали подниматься по необычно широкой для крепости лестнице. Некогда замок предназначался для отражения набегов врага, но бывшие владельцы перестроили его так, что он стал напоминать скорее имение, а не укрепленный пункт. Вот и эта лестница оказалась не каменной, а деревянной и к тому же искусно вырезанной. Она привела на второй этаж, где вдоль длинного коридора располагались какие-то двери. Однако Игрейния не задержалась ни перед одной из них. Ступила на другую, не такую широкую лестницу и повела Эрика дальше. Они миновали несколько узких бойниц и вошли в залитое светом помещение. Здесь повсюду стояли самодельные кровати, а через отверстие в потолке лучиками надежды проникало живительное солнце. Среди больных прохаживался молодой худой священник в черном облачении. Увидев на пороге леди Лэнгли, он удивился и нахмурился.