– Так рассудил Господь. – Игрейния поменяла полотенце на лбу у больной.
– Рассудил, чтобы англичане захватили в плен наших детей и женщин, заразились, и их бы умерло куда больше, чем шотландцев. Кстати, почему вы считаете, что я чту вашего Бога? – сердито спросил он.
Игрейния удивленно распахнула глаза.
– У Шотландии и у Англии один Бог.
– Я не совсем шотландец, леди. Так что не надейтесь, будто ваше христианство и боязнь ада меня остановят.
– Я не сомневаюсь, что вы можете убивать с такой же жестокостью, как и любой другой человек.
– Ни один человек не сравнится жестокостью с Эдуардом.
С этим трудно было спорить. Все, даже дети, слышали рассказы о том, как король пришел в ярость и отдал на разграбление Берик. Он приказал никого не щадить: ни стариков, ни женщин, ни малолеток, – и их догоняли и убивали, когда они в ужасе удирали от захватчиков. И только после того, как прикончили рожавшую женщину, Эдуард опомнился и прекратил резню.
– Эдуард безжалостен к тем, кого считает предателями, – возразила леди Лэнгли.
– И я тоже безжалостен к тем, кого считаю предателями и убийцами, – парировал бунтарь.
Раздался стук в дверь, и он пошел открывать. На пороге стоял человек, которого Эрик называл Патриком. Он что-то передал вождю и удалился. А шотландец закрыл дверь и вернулся на место.
– Вот, – показал он клочок пергамента, – вот какова любовь вашего короля! Его приказ, пришпиленный к наконечнику стрелы. Мы не имеем права выносить инфекцию из Лэнгли. Забавно. Войска, которые так яростно набросились на женщин и детей, когда их начальники не поверили в болезнь, быстренько отчалили из замка вашего мужа, как только выяснилось, что мы говорили правду. Они перешли границу и получили приказ задержаться в аббатстве, пока не выяснится, что среди воинов нет заболевших и Англии не грозит чума. Жаль, что никто из прихвостней Эдуарда не занес заразу ему в чрево! Правая рука короля граф Пемброк распорядился никого не выпускать за ворота, пока существует угроза болезни. Тут много всяких разглагольствований, но смысл ясен: вам предлагают подохнуть вместе с непокорными шотландцами, лишь бы не заразить Англию. Нет сомнений, что это приказ вашему покойному мужу. Там еще не знают, что он умер. Так что благодарите меня: я вас перехватил, прежде чем вы успели попасть под карающую руку короля.
– Никакой нормальный человек не захочет распространения чумы! – возмутилась Игрейния. – В замок болезнь занесли ваши люди, но теперь она наш общий враг. И любой правитель, который заботится о своих подданных, отдал бы подобный приказ.
– Мадам, вы на редкость разумны. Но что скажет ваш отец, когда узнает, что его дочь может погибнуть вместе с остальными?
– Ничего не скажет. Несколько месяцев назад он умер.
– Ах вот как! Значит, король может спокойно предоставить вас своей судьбе, не опасаясь, что придется возмещать ущерб одному из влиятельнейших баронов. Кстати, а кто теперь носит его титул?
– Мой брат.
– Тогда ради Бога просветите меня: он что, тоже сражается за Эдуарда?
– Скоро будет в его рядах. Ему только-только исполнилось семнадцать.
– Только-только семнадцать? Вы хоть представляете, сколько молодых людей его возраста усеяли не только поля сражений, но даже деревни и пашни?
– Эйдан прекрасный наездник и великолепно владеет мечом. Король собирается его обучить командовать старшинами.
– Ну естественно. Несчастный малый. Он же граф. Ему негоже получать распоряжения от людей менее достойных, чем сам король. Но вот что интересно: знает ли он, что происходит в этом замке? Конечно, новости распространяются очень медленно. А если все-таки знает, что поступил приказ его сестре оставаться здесь и тихо чахнуть среди обреченных?
– К тому времени когда брат узнает, здесь все будет кончено.
– И каким же образом? – небрежно спросил шотландец, но Игрейния поняла, что он не хочет услышать ответа. Он посмотрел на жену, склонился над ней и напряженно произнес: – Лихорадка не спадает.
– Боюсь, что болезнь зашла слишком далеко.
– Помните – вы должны ее спасти.
– Я помню одно – я должна сделать все, чтобы ее спасти.
– Если она умрет…
– Знаю, знаю, вы всех нас убьете. Воля ваша, но я делаю только то, что в моих силах. Я не владею магией.
Эрик, снова не обратив на ее слова никакого внимания, отвернулся к больной. А Игрейния подумала: как же сильно надо любить человека, чтобы верить в то, что он способен побороть смерть. Она даже вздрогнула, когда он, наконец, ответил:
– Я слышал про вас другое.
Она пристально посмотрела на него, но шотландец не отводил взгляда от жены. Оказывается, он знал о замке Лэнгли и его хозяйке больше, чем она думала сначала. Отвечая, она тщательно взвешивала слова.
– Сэр, если бы я была колдуньей и умела больше, чем просто заваривать травы, то, наверное, спасла бы своего мужа.
На этот раз он удостоил ее взглядом и насмешливо изогнул бровь.
– Мадам, ваш союз был узаконен, как только вы родились. А здесь, в замке, вы хозяйничаете меньше года.
У Игрейнии от гнева запылало лицо. Одно дело война – он пришел сюда с мечом, перебил ее слуг, поселился в ее замке, оплакивает дочь, а теперь требует, чтобы спасли его жену! На войне сила и даже жестокость не редкость: Тем более в такие лихие времена.
Но совсем иное дело – копаться в ее жизни и смеяться над любовью к прекрасному человеку. Это явно превышало права победителя. Прежде чем ответить, ей пришлось сжать зубы и справиться с закипевшими на глазах слезами.
– Как вы смеете! Как вы посмели предположить… Вы же не знали Афтона! Вы наверняка никогда не встречали человека, подобного ему! Мир для вас – это хватай, бери, руби мечом, то есть насилие. Вы сражаетесь с такой яростью, что всегда побеждаете. Но есть такие, кто замечает состояние других, у кого мозг действует не хуже, чем мускулы, – такие, кто не отвечает насилием на насилие. Афтон был именно такой – сильный и добрый, – и будь я его женой даже один день, то и тогда бы относилась к нему с глубоким чувством, восхищением и уважением, которого вам никогда не понять, – выпалила она на одном дыхании.
Эрик не сводил с нее глаз, и Игрейния ожидала – считала неизбежной – очередной насмешки. Но он молча повернулся к жене.
– В таком случае я сочувствую вашей потере. Но замок собственность… то есть был собственностью вашего мужа. И, несомненно, именно он отдал приказ бросить пленников в сырые подвалы, где смерть наступает гораздо быстрее.
– Это не Афтон. Сюда явились люди короля…
– Лорд не обязан так низко преклонять колени даже перед монархом!
– Но вы же сражаетесь за своего и склоняете перед ним голову?!
– Это мой выбор. Он не преступает черту добра и зла. Ту самую, которую определил ваш Господь.
– Интересно… А я слышала, что он избавился от последнего соперника на трон, просто убив его.
Эрик резко повернулся на стуле, холодно посмотрел на нее, но возражать не стал.
– Многие друзья стали врагами в борьбе за власть. Но жребий брошен: Брюс – король. Король Шотландии. Все остальное не важно. Кроме моей жены.
Игрейния подошла к постели и встала с ним рядом, сдерживая дрожь.
– Я сделаю все, что смогу, для вашей жены и для ваших людей. Буду бороться за их жизни. И не потому, что иначе вы убьете меня и всех остальных. Нет. А потому, что вы утверждаете, будто мой супруг не знал сострадания и не ведал, что хорошо и что плохо в глазах Божьих и человеческих.
– Приберегите ваше красноречие для Эдуарда.
– Вы только что справедливо заметили, что здесь не важны короли, а важна только вот эта дама. Так что если хотите, чтобы я за ней ухаживала, а вы при этом присутствовали, не смейте больше оскорблять моего мужа.
Эрик поднялся во весь свой огромный рост, и Игрейния невольно сделала шаг назад. Пальцы впились в ее плечо, но тотчас разжались, не причинив настоящей боли.
– Она должна жить. – На этот раз леди Лэнгли услышала в его словах отчаяние и слабость.