Богуслав Адамович
«Триумф Смерти»
Bogusław Adamowicz
«Triumf śmierci» (1911)
Был некогда такой чудак — обыкновенный в общем-то человек, — который не любил людей.
Он жил один — в старом замке, неподалеку от кладбища. И поскольку никто к нему не наведывался, мало кто знал чем он там занимается. Известно было только одно: в окне, на верхнем этаже одной из башен его мрачного замка, с ночи до утра горела лампа, которую издали некоторые горожане принимали за звезду.
Этот человек вовсе не грезил о любви; взгляд его никогда не задерживался ни на одной девице, пусть и до того прелестной, что даже старики засматривались ей вслед.
Пока не встретил её — самую красивую из всех… В тот самый день, когда и сами ангелы небесные не в силах были оторвать от неё глаз…
В первый раз он встретил её, окружённую многотысячной толпой; все смотрели на неё, на её бледный лик и на улыбку, устремлённую в небосвод; повсюду пылали факелы, хотя день уже занялся, и светило солнце.
Заметив её, он вздрогнул: никогда прежде его не охватывало столь сильное волнение. И потом ещё долго стоял недвижимый, наблюдая за ней.
А когда возвратился домой — битый час сидел молча, уронив на ладони голову.
Тем временем опускалась ночь, тёмная и беззвёздная.
В полудрёме ему почудилось, что он покидает своё жилище и, будто лунатик, спускается в сторону большака, где свернув по знакомой, свежеутоптанной среди листвы тропке, направляется в сторону высоких каменных ворот… Минует их и оказывается в неком королевстве, один вид которого внушает ему тревогу; он неуверенно бредёт средь пустых галерей, вдоль шеренг изваяний, что выглядывают из гущи тёмных и неподвижных деревьев, похожих на чёрные колонны или даже обелиски; а человек всё идёт — он беспокойно оглядывается, как вор, подкрадывается и дрожит — и вот уже силится отворить обшитую медью дверь, ведущую в неведомый, зловещего вида дворец, холодный и молчаливый… Его сердце стучит молотом, а колени подгибаются так, словно ожидают какой-нибудь подлости.
А ночь, тем временем, всё так же темна и беззвёздна.
Ему снится, что он возвращается домой, поднимается по винтовой лестнице в башне, обременённый неведомой и несказанно дорогой ношей.
И только теперь, проснувшись, он обнаруживает, что не один в своих великолепных, по-королевски украшенных чертогах на вершине замка.
Здесь лежала она — та, к кому обращала свои взгляды тысячеликая толпа, когда в разгаре дня пылали факелы; она покоилась на камчатном ковре, в белизне атласных тканей, в венце из свежих роз, — тихая и застывшая, с закинутой на позолоченный поручень головой и с рассыпанными до пола волосами.
Он же, стоял перед ней на коленях и, замирая от счастья, с восхищением всматривался в её бледное лицо, на котором, как могло показаться, играла слабая улыбка, направленная в сторону крашенного под золото потолка… Свет лампы над окном мягко скользил по её пепельному виску и по обесцвеченным локонам.
Наконец, целиком отдавшись невыразимой нежности, он склонился к её белоснежному лику, осенённому листками роз и несмело приблизился к нему губами, чтобы поцеловать, — её, такую тихую, словно дыхание роз, что касались её висков.
Но странное дело, мужчине почудилось, что она вздрогнула…
Его это даже удивило…
Она неспешно потянулась… глубоко вздохнула… и приоткрыла отяжелевшие веки…
Потом медленно поднялась и села, смотря на него с любовью; в глазах её просвечивала лазурь загробных небес…
Солнце уже заходило на западе и последним своим лучом проникало в зал сквозь самое верхнее окно башни. В великолепной, по-королевски украшенной комнате, по-прежнему лежала розоватая полутень. С настенных портретов как будто выпячивались чахлые лица предков; они, точно устремляли свои взоры сквозь заунывную пургу забвения на окружающую действительность вне рам.
На паркет, с разбросанными на нём тигриными шкурами, спускались роскошные драпировки. Луч солнца стёк по рамам потемневших картин, бледно отразившись от их позолоты, блеснул по мрачным углам помещения, остановился, задрожав в переплетениях девичьей косы, чтобы, наконец, вспыхнуть золотом и ускользнуть прочь…
Взгляд печальной гостьи был обращён прямо перед собой, руки покоились на коленях, а губы страдальчески дрожали, когда она произносила следующие слова:
— Да, я знаю, что я счастлива, ведь я с тобой; и ещё потому, что ты меня никогда не бросишь. И всё же, у меня, словно камень на душе. Я чувствую, что ты перестал меня любить. Тогда для чего ты прервал мой сон, когда я так тихо спала? Зачем поднимать меня своей любовью, — чтобы разлюбить меня по пробуждении?